— Ну зачем так, Джонни?
— Это уже лучше, чем «Ой, Джонни». Надеюсь, он доверяет мне и сейчас. Только не говори ему о том, что я тебе сейчас сказал, — я обещал держать это в тайне. Даешь слово?
— Даю.
— Последние два месяца твой отец был не очень общителен. Его можно понять. Я не считал себя вправе приставать к нему с расспросами. С тех пор как твоя мама выехала из вашей марсельской квартиры три месяца назад, от нее так ничего и нет — никаких сообщений, звонков, писем?
— Ничего, абсолютно ничего. — Будь она из тех, кто заламывает пальцы, сейчас для этого был бы самый подходящий момент. — Ведь раньше, если она не с нами, она звонила каждый день, минимум раз в неделю писала, а сейчас…
— Отец испробовал все средства?
— Ведь папа — миллионер. Неужели ты думаешь, что он не испробовал все?
— Да, конечно. Итак, у тебя душа не на месте. Чем я могу помочь?
Мэри легонько побарабанила пальцами по столу. Глаза наполнились слезами. Она сказала:
— Сделай так, чтобы вторая причина его беспокойства отпала сама собой.
— Ты имеешь в виду меня?
Мэри кивнула.
В эту самую минуту Макалпин проводил активное расследование, связанное с пятой причиной его беспокойства. Вместе с Даннетом он стоял перед гостиничной дверью и всовывал ключ в замочную скважину. Даннет, мучимый дурными предчувствиями, огляделся по сторонам и сказал:
— Боюсь, дежурная не поверила ни одному твоему слову.
— Какая разница? — Макалпин отомкнул замок. — Ведь ключ от номера Джонни у меня, так?
— А если бы его у тебя не было?
— Высадил бы эту дверь к чертовой матери. Слава богу, не впервой.
Они вошли в комнату, закрыли и заперли за собой дверь. Молча, методично они начали обыскивать номер Харлоу, заглядывая в самые невероятные места, — впрочем, в гостиничном номере не так уж много мест, где можно что-то спрятать, даже человеку с богатой фантазией. Поиски заняли три минуты и принесли довольно пугающий результат. Ошарашенные мужчины безмолвно взирали на трофеи, разложенные на кровати Харлоу, — четыре непочатые бутылки виски и одна наполовину опустошенная. Они переглянулись, и Даннет обобщил их чувства кратчайшей репликой:
— Вот это да!
Макалпин кивнул. У него словно язык отнялся, хотя такое случалось с ним очень редко. Но Даннет и без того прекрасно понял, какая неприятная дилемма стоит перед Макалпином, понял и сочувствовал ему. Ведь Макалпин уже решил, что предоставит Харлоу последний шанс, и вот перед ним лежали улики, вполне достаточные для того, чтобы немедленно отстранить Харлоу от выступлений и вывести из команды.
— Что будем делать? — спросил Даннет.
— Заберем это чертово зелье с собой, вот что. — Глаза Макалпина потускнели, низкий голос звучал с натужной хрипотцой.
— Так он же заметит. Причем сразу. Придет и первым делом потянется за ближайшей бутылкой, это ясно, как божий день.
— Пусть замечает, пусть тянется — кому какое дело? Что он будет делать дальше? Не кинется же к портье с воплями: «Я Джонни Харлоу, у меня из номера только что украли пять бутылок виски». Будет молчать, как миленький.
— Ну, будет. Но бутылки ведь исчезли. Что он об этом подумает?
— Пусть думает что хочет, забулдыга несчастный. И потом, почему он должен подозревать нас? Будь это наших рук дело, ему бы не поздоровилось, едва он переступил бы порог гостиницы. Но ничего такого не случится. Мы все сохраним в тайне — до поры до времени. Может, в номер под видом сотрудника гостиницы забрался вор. Кстати, вполне возможно, что среди персонала гостиницы нечистые на руку уже встречались.
— Значит, наша пташечка петь не будет?
— Не будет. Пташечка! Черт бы его драл!
— Слишком поздно, милая Мэри, — сказал Харлоу. — Джонни Харлоу как гонщик кончился. Он катится по наклонной плоскости. Любой тебе скажет.
— Ты же знаешь, я не про это. Я про то, что ты пристрастился к выпивке.
— К выпивке? — Лицо Харлоу было как обычно непроницаемым. — Кто это сказал?
— Все говорят.
— Брехня.
Кажется, трудно было придумать лучшую реплику, чтобы закончить разговор. По щеке Мэри покатилась слеза, капля сорвалась на ее часы, но Харлоу, если и заметил, не подал виду. Наконец Мэри вздохнула и выдавила из себя:
— Все, больше не могу. Зря я затеяла этот разговор. А на прием к мэру ты сегодня идешь, Джонни?
— Нет.
— Я думала, ты захочешь меня пригласить. Пойдем, а?
— Сделать из тебя жертвенницу? Ни за что.
— А сам почему не хочешь? Все другие гонщики там будут.
— Я — не другие. Я Джонни Харлоу. Пария, изгнанник. Человек я чувствительный, ранимый, и мне неприятно, когда меня все сторонятся.