Макалпин ответил, что мог бы, поблагодарил и вышел из кабинета. Подойдя к Харлоу, он взглянул на сигарету, потом — на Харлоу, потом — снова на сигарету, однако ничего не сказал. Они молча вышли из больницы, сели в машину Макалпина и поехали обратно в Монцу.
Молчание нарушил Харлоу. Он мягко спросил:
— Вы не считаете нужным сообщить мне как главному виновнику, что сказал врач?
— Он не уверен, — буркнул Макалпин. — Хочет обследовать тебя. Начнете сегодня в семь вечера.
Харлоу так же мягко сказал:
— Думаю, обследования не потребуется.
Макалпин бросил на него косой взгляд.
— Это еще что значит?
— Метров через пятьсот будет место для стоянки. Остановитесь, пожалуйста. Я хочу вам сказать кое-что.
В семь часов вечера, когда Харлоу надлежало быть в больнице, Даннет сидел в номере у Макалпина. Настроение было похоронное. Оба держали в руках по большому стакану виски.
— Господи! — ужаснулся Даннет. — Прямо так и сказал? Сдали нервы, ему конец и нельзя ли расторгнуть контракт?
— Так и сказал. Пора, говорит, посмотреть правде в глаза. Хватит врать, особенно самому себе. Бог свидетель, с каким трудом дались ему эти слова.
— А виски?
Макалпин отхлебнул из своего стакана и тяжко вздохнул, скорее от грусти, чем от усталости.
— Отшучивается, да и только. Говорит, терпеть его не может и рад поводу никогда больше не брать в рот эту гадость.
Настала очередь Даннета приложиться к виски.
— И что же теперь будет с бедным парнем? Не думай, Джеймс, я понимаю сложность твоего положения — ты лишился лучшего в мире гонщика. Но сейчас меня больше волнует судьба Джонни.
— Меня тоже. Но что делать? Что делать?
Между тем человек, вызвавший столь неподдельную тревогу, вел себя на удивление беззаботно. Джонни Харлоу, ниспровергнутый с пьедестала стремительнее всех своих предшественников, пребывал в отличном расположении духа. Он поправлял перед зеркалом галстук и весело насвистывал, хотя и подвирая мотав, и лишь изредка смолкал и улыбался своим мыслям. Он надел пиджак, вышел из комнаты, спустился в холл, взял в баре стакан оранжада и сел за ближайший столик. Не успел он поднести стакан к губам, как пришла Мэри и села рядом. Она взяла его руки в свои.
— Джонни, ах, Джонни!
Харлоу печально посмотрел на нее.
— Папа все рассказал мне, — продолжала Мэри. — Ах, Джонни, что же нам делать?
— Нам?
Она долго смотрела на него, не говоря ни слова, потом отвернулась и вымолвила:
— Потерять в один день двух самых близких друзей!
Глаза у нее были сухие, но в голосе слышались слезы.
— Двух самых… о чем ты?
— Я думала, ты знаешь. — Теперь уже слезы потекли у нее по щекам. — У Генри очень плохо с сердцем. Он увольняется.
— У Генри? Вот бедняга. — Харлоу сжал ее руки и уставился в одну точку. — Не повезло старине Генри. Что же с ним будет?
— Да с ним все будет в порядке. — Она шмыгнула носом. — Папа переводит его в Марсель.
— Вот оно что. Тогда это даже к лучшему, ведь Генри все равно пора на покой.
Харлоу ненадолго задумался, потом свободной ладонью похлопал Мэри по рукам.
— Я люблю тебя, Мэри. Посиди здесь, ладно. Я мигом вернусь.
Спустя минуту Харлоу стоял в комнате Макалпина. Там же находился очень сердитый на вид Даннет. Лицо Макалпина выражало крайнее недовольство. Он упрямо качал головой.
— Ни за что на свете. Ни под каким видом. Нет, нет и нет. Даже слышать не хочу. Вчерашний чемпион мира — за баранкой неуклюжего трейлера. Да над тобой будет потешаться вся Европа.
— Возможно, — спокойно, без тени горечи проговорил Харлоу. — Однако надо мной будут потешаться еще больше, если узнают истинную причину моего ухода, мистер Макалпин.
— Мистер Макалпин? Мистер Макалпин? Для тебя, мой мальчик, я всегда был и останусь Джеймсом.
— Теперь уже нет, сэр. Вы могли бы объяснить все моим так называемым двоением, сказать, что оставляете меня в качестве консультанта. Чего проще? К тому же вам на самом деле нужен водитель трейлера.
Макалпин снова покачал головой — веско и непререкаемо.
— Джонни Харлоу никогда не сядет за баранку моего трейлера — и точка.
Макалпин закрыл руками лицо. Харлоу взглянул на Даннета, тот показал ему глазами на дверь. Харлоу кивнул и вышел из комнаты.
Даннет выждал некоторое время, потом заговорил безучастно и с расстановкой:
— В таком случае я тоже ставлю точку. Счастливо оставаться, Джеймс Макалпин. Работа с тобой доставляла мне удовольствие. Если не считать этой последней минуты.