Следовало упомянуть о том, что стены и потолок густым покрывалом устилали заросли паучьих лиан, по которым ловко перемещались длиннорукие обезьяны, обожавшие швырять вниз свой помёт. Однако обеьяньи какашки не были самым худшим, таящемся в себе зелёном покрове. Помимо наглых тварей, вовсю промышлявших воровством, среди зарослей скользили длинные блестящие тела. Пару раз я наблюдал, как уснувшие гости возносились к небесам, посредством огромных полосатых змей. Кроме того, атмосферу веселья весьма оживляли большие белые кошки, прикованные к столбам в углах зала. Издавая негромкий рык, рогатые твари терпеливо ожидали часа вечернего кормления. Пищей могло оказаться всё: от недоеденного куска мяса, оставленного гостями, до зазевавшегося лакея, которого пнули в угол, под оглушительный хохот зрителей. Кошки не гнушались ничем.
В круге пылающих факелов, на небольшом возвышении, изгибали блестящие тела прелестные танцовщицы, чья красота здесь явно казалась лишней. Подбором этих весьма смазливых девиц занимался настоящий мастер своего дела, работавший некогда сутенёром в портовом районе. Великолепные тела были почти обнажены, что лишь шло им на пользу и даже три кусочка материи, символизирующие одежду не могли этого скрыть. Впрочем, я заметил, что девицы запыхались и то и дело выбиваются из музыкального ритма. Причина была очевидна — распорядитель танцев тщательно изучал содержимое своего блюда, ткнувшись в него лицом.
— Неужели у тебя нет ни единого хорошего воспоминания, относящегося к людям? — женщина качает головой и гладит дочь по лохматой голове. Маленький человечек щурится, от удовольствия, и несмело улыбается, — даже в тех, кто тебе, вроде бы симпатичен, выпирают недостатки и уродства. Как же кошмарен мир, в котором ты существуешь! Я сочувствую тебе.
— Побереги сочувствие, для людей, — ощутив внезапный прилив злости, я нахожу силы подняться, — вы — пища. Почему я должен симпатизировать вам или восторгаться вами?
— Я, например, не беседую с булкой и не пытаюсь с ней совокупляться, — сухо замечает человек, — и мне кажется, ты — лукавишь, оставляя кое-кого за рамками повествования. Они ведь были?
Были. Милята, Вилена, Лилия…Многие. Думал, их имена стёрлись из памяти, но нет. Я не стану рассказывать о них тебе, человек. Не хочу. Не могу…
Слушай о других.
Позади огненного кольца воздвигся конусообразный постамент, увенчанный исполинским креслом, украшенным разноцветными драконами. На троне — а это был именно трон — непринуждённо развалился мускулистый, обнажённый до пояса мужчина. На волосатой выпуклой груди тускло поблёскивал огромный круглый медальон — символ королевской власти. Тёмные глаза на смуглом лице, с короткой чёрной бородкой, прищурясь наблюдали за происходящим в зале. Я ещё никогда не видел правителя пьяным или даже слегка выпившим. Он всегда был собран и внимателен, никогда не отнимая ладони от рукояти обнажённого ятагана.
Слева от падишаха терялся в тенях крохотный серый шатёр, полупрозрачная ткань которого скрывала содержимое, но позволяла обитателю наблюдать за окружающим миром. Внутри маленького купола обычно находилась сестра падишаха — семнадцатилетняя Саима, но лишь правитель знал, скрывается она за серой материей или блуждает по сумрачным коридорам дворца, переходя из тени в тень. Наружу, угрюмое создание, на моей памяти, не выходило.
По правую руку повелителя, скрестив короткие ноги и поглаживая редкую седую бородку, располагался главный визирь падишаха — Настиган. К слову, этого пердуна в народе называли упырём, хоть сам он предпочитал другое прозвище — вечный старик. Оправдывая обе клички старикан давал советы трём поколениям правителей. С последним, правда, получалось не слишком хорошо. Выслушав рекомендации Настигана, падишах тотчас спрашивал совета у Саимы. Нередко, в спорных вопросах, предпочтение отдавалось едва слышному шёпоту из серого шатра. Вы будете удивлены, но визирь почему-то очень недолюбливал родственницу владыки. Странно, да?
За креслом истекали потом два огромных чернокожих великана, размеренно взмахивая огромными опахалами и овевая хозяина потоком воздуха сомнительной свежести. Осталось упомянуть сущую мелочь — дюжину, до зубов, вооружённых, телохранителей, окруживших трон. Каждый, кто без разрешения правителя решился бы преодолеть некую незримую линию, рисковал обнаружить собственную голову у себя под ногами. Это касалось даже визиря. Не то, чтобы повелитель был излишне мнителен, просто он очень хорошо знал историю своих предшественников и понимал — осторожность не бывает чрезмерной.