Отец встал с кровати и у Мишки ёкнуло сердце, как когда он увидел отца в гробу на похоронах, оттого что года и болезни иссушили отца. Мишка сделал шаг навстречу, они легонько обнялись. Мишка ощутил еле заметный запах тлена (как тогда, когда отец лежал в гробу, а Мишки поцеловал его лоб, прощаясь)
— Ну и ладно, давай присядем сын. Они расселись, мёртвый отец на своё место на кровать, Мишка, пододвинув стул сел сбоку, возле стола. Оба украдкой поглядывали друг на друга, оба молчали.
— Вырос ты, однако, совсем мужиком стал — прервал молчание отец.
— Ты батя совсем не изменился, такой же каким я тебя в последний раз видел.
— Это в гробу, когда лежал? Так я и явился таким, каким ты меня напоследок запомнил. Так-то в земле уж сгнил весь давно, и костюмчик этот парадный распался в клочья… Спасибо, что на похороны приехал, далеко добираться то было.
— Еле успел, тебя уж выносить хотели…
— Спасибо, постарался, уважил старого.
Мишка и вправду еле успел на похороны: — самолётами, электричками, попутками…
Мог ведь и не торопиться, если бы денег на операцию выслал. Наверное, и доселе отец живой бы бегал по своему огороду! Нет, жена: — «Машину покупай, сколько долго копили! Отец ещё потерпит!» Не потерпел… И уже ничего не исправить. Боль да злоба на себя на всю жизнь. Вот и сейчас подкатила к горлу, сжала сердце.
Мать просила тогда робко в письме: «мол, не может ли он сколь помочь деньжатами, отец хворает, возможно, на операцию деньги понадобятся». Клятвенно обещал, чуть попозже, — не понадобились… Только на похороны.
— Могилку справно изладили, на бугорке, под деревом. Только вот
супружница моя, рядом со мной лечь хотела, что не способствовали? Отгородить для неё место нужно было. Просила она, наверное.
Просила… И оградку на двоих уж заказали, да только люди, наглые вперёд на это место покойника закопали. Мать узнала, разговаривать перестала, да и померла в одночасье. Похоронили недалеко, но не там. Ох, господи! Передрался тогда Мишка со всеми этими сволочами, чуть жив остался. А толку? За мать обидно до слез. На душе больно. Сейчас вроде договорился за деньги перезахоронить, положить мать рядышком. Дочь школу кончила, на обучение деньги надо… Да пошло все!
— Кредит батя возьму, в этом месяце обязательно матушку рядом с тобой положу. Прости меня, батя! — слезы душили Мишку
— Ладно, сын! Ты о живых думай, не подличай, заботься о родных, вот на душе камня то и не будет висеть.
Тяжело. Мишка враз вспомнил все обиды, нанесённые им отцу и матери, всю чёрствость свою перед ними, невнимание к ним пренебрежение ими… Невыносимо. Пока живы были, разговаривал с ними нехотя, через силу: — «Что надо старые от меня, что прилипли с расспросами? Вырос ведь уже, своя жизнь, и не лезьте, сам разберусь» Искренне удивлялся, когда видел, как те обижались. Только когда своя дочь подросла, и на все стала огрызаться и все ею бесило, тогда и вспомнил он своих родителей… Да только мёртвые они, не покаешься. Будучи живым, отец все время копошился по дому, постоянно что-то чинил, колотил, строил. Помер и все пошло прахом Дом просел, трубы осыпались, парники сгнили. Гвозди, всякие железяки заржавели в гараже, как и заржавел старенький мотоцикл «Восход». Вещи его, мать перед своей смертью, сожгла на заднем дворе. Был человек, нет человека, словно и не было вовсе. Как и матери. Жена, тварь, единственный семейный альбом и тот сожгла. Говорит нечаянно, только врёт сука, от злобы все.
— Как семья, жена, дочь? — прервал молчание отец. — Ладите?
— Нормально, батя, как все.
— Инструмент то мой жив, пользуешься?
— Конечно, батя, добрый инструмент, всегда под рукой (на самом деле пропил за пару пузырей, когда в запое был).
— Береги инструмент, германский, теперь такой не делают. Ну ладно сына, пора мне. — Отец встал, одёрнул пиджак — Ты уж это, насчёт матери постарайся, положи нас рядом, ладно?
Мишка, наконец поймал взгляд отца, и было в нем столько скорби и в то же время любви и абсолютного понимания и всепрощения.
— Батя … — только и смог выдавить Мишка. Фигура отца медленно растаяла в воздухе.
Мишка неподвижно сидел на стуле, из глаз его лились слезы. А ещё ему вспомнилось, как покойница мать напекла им с женой в дорогу пряжеников, а жена брезгливо выкинула их в мусорный бак….
— Суки мы, суки! — обхватив голову, повторял Мишка — И как только земля нас носит?
Воспоминания теснились, громоздились в его мозгах и от воспоминаний этих делалось невыносимо больно и стыдно. Наконец не выдержав, Мишка вскочил и с воплем — Не могу больше! — ринулся прочь из каюты на палубу. Возле дверей его сторожил Юрка.