Как-то в начале октября Андрей Шохин, учившимся в параллельном с нами третьем «А», шутки ради облил на перемене свою одноклассницу Свету Частных — маленькую щуплую девочку, усыпанную веснушками. Света визжала на весь коридор под дружный смех ребят. Лариса, поймав баловника в коридоре, прочитала ему мораль, что такое отношение к девочкам недопустимо для советского школьника и будущего пионера. Кажется, она даже грозилась вызвать в школу его родителей: Андрей ушел от нее, жалобно всхлипывая носом. Женька с Машей ехидно говорили, что сестра и Мишку держит в черном теле. «В детстве, небось, и хворостиной драла», — сказала Машка и, как обычно, сама фыркнула собственной шутке.
За что именно сняли Ларису, никто из нас понятия не имел. Подслушивая на переменах учителей, мы узнали, что речь идет об Одиннадцатом съезде и недавней статье в «Правде». Какое отношение имеет Лариса к Одиннадцатому съезду, который был давным-давно, мы не понимали. Но так или иначе, дело на следующий день передали в райком комсомола. Мишка сидел на уроках как убитый, хмуро глядя в одну точку на парте.
Зато на лицах Иры и Вики сияла плохо скрытая радость. Аметистовой недавно досталось от Ларисы: она долго смотрелась в зеркало, за что сестра Мишки сделала ей выговор. «Советской девочке не пристало расти кокоткой!» — хмуро бросила она. А Вика просто недолюбливала Мишу, считая, что он слишком много из себя ставит. Сейчас она была довольна тем, что ему «прижали хвост», как выражалась Гришкова. На перемене после урока чтения, где мы старательно читали вслух про жизнь на старом уральском заводе, обе они о чем-то шептались, а затем многозначительно смотрели в сторону неестественно бледного Иванова.
История с Ларой слегка отравила нам праздник от стенгазеты. А она, между тем, по праву считалась лучшей, причем не только среди малышей. Даже ученики седьмого и восьмого классов останавливались посмотреть на наше творение, фыркая при виде веселых чертей. Вика говорила, что даже директор Антон Юрьевич рассматривал их, качал головой, а затем не выдержал и рассмеялся. Так это было или нет, не знал никто; но так хотелось верить, что наша газета ему понравилась! Однако теперь всем было не до наших забав. Глядя в окно на свинцовое небо с бледно-желтыми просветами, я думал о том, что у Мишки произошло что-то непоправимое.
Мы уже заканчивали переписывать рассказ про съедобные и несъедобные грибы, как вдруг Настя подняла руку. Получив кивок учительницы, она встала и, чуть запинаясь, сказала:
— Лидия Алексеевна… — при этих словах ее звонкий голос чуть дрогнул. — А можно спросить… Что случилось с сестрой Миши?
Все повернулись Насте, как по команде. Вика вскрикнула. Ирка, покраснев, сжалась — похоже от страха. С минуту наша учительница смотрела на Настю так, словно она была в крапинку, а затем сказала:
— Не твоя печаль, Майорова. Быстрее, быстрее, сдаем тетради! — необычно жестко вскрикнула она.
Прозвенел звонок. Мы с Незнамом быстро собрали вещи: сегодня нам всем хотелось уйти поскорее. Лидия Алексеевна также быстро собиралась. Мишка, стараясь не смотреть на других, поднялся из-за парты. Зато к Насте подбежала, постукивая каблучками, Ирка.
— Вот зачем? — испуганно хлопали ее зеленые глаза. — Тебе оно надо? — прошептала Ира, словно в классе лежал гроб с покойником.
— А что такого? Интересно, что Мишку так убило, — Настя отнюдь не казалась испуганной. — И мы друзья, хочу помочь.
— Ты слышала, что его сестру сняли? — пролепетала Аметистова. — Значит, за ней есть что-то серьезное!
— Ну и трусиха Ирка! — сказал мне Незнам, когда мы вышли в коридор. Сегодня он казался ужасно пыльным.
Я механически кивнул и пошел в раздевалку. Ирка Аметистова в самом деле слыла трусоватой, но, возможно, в чем-то она права. Какой смысл спрашивать Лидию Алексеевну? Слону понятно, что на наш вопрос она не ответит, а вот Насте вполне могут взгреть за такое. Надо действовать иначе… Я ужасно хотел что-то сделать, но что именно не знал.
Мы вышли во двор. Наша школа расположилась в старой гимназии — четырехэтажном здании из красного кирпича с большими окнами. От дороги ее огораживал забор, сделанный из маленьких колонн и недавно поставленных решеток: старые чугунные сняли еще в семнадцатом году на переплавку. Вход со стороны дороги был оформлен в виде двух высоких белых колонн. Рядом с ними росли две липы, посаженные, кажется, еще в прошлом веке. Сейчас они почти облетели: ветер безжалостно срывал редкие листочки, заставляя их кружиться на ветру.
Идти домой не хотелось. Мы отошли к большому спортивному бревну, на котором занимались старшеклассники. С неба начали падать снежинки, которые, впрочем, тотчас таяли прямо в ледяном воздухе. Следом за нами из двери школы брели Влад, Настя и Ирка. Влад отчаянно теребил сорванную веточку; Настя шла, понуро глядя в землю, а Ирка старательно обходила лужи, боясь испачкать свои белые резиновые сапоги. Я махнул им рукой, и они пошли к нам: вместе как-то легче…
— А я знаю, что там со съездом, — тихо заметил Влад, пристроившись к бревну.
Мы все как по команде, хотя и недоверчиво, посмотрели на него.
— Только сомневаюсь, что это поможет. Ждал Женьку вчера на повороте к Греческому скверу, увидел Лариску с какой-то рыжей.
— Правда… Мишка говорил, что они в Греческий частенько ходят, — кивнула Настя.
— Ну вот… Та спросила про статью в «Правде», где говорилось, что пора добить оппозицию Одиннадцатого съезда. Лариска в сердцах: «Некогда мне сейчас ерундой заниматься!» А подруга возьми и донеси, что комсорг Иванова считает ерундой статью в «Правде» и сочувствует этой самой оппозиции.
— Но ведь вполне возможно, что Лариса на самом деле не виновата, — быстро предположила Настя. — Может, у нее проблемы какие были…
— Но ведь ты точно не знаешь, так оно было или нет… — в глазах Ирки сверкнула тревога. — А вдруг там было что-то серьезное еще?
— Что серьезного могла Лариса сделать еще, кроме как сорваться? — хмыкнул Влад. От волнения он зачем снял шапочку и стал отчаянно мять ее в руках.
— Ты почем знаешь, было или не было? — гнула свое Аметистова, проводя перчаткой по бревну.
У Ирки, в отличие от остальных, были не варежки, а самые настоящие перчатки, от чего почти все девчонки в классе смотрели на нее с завистью.
— Да кто Лариску не знает? Мало ли какие у нее заботы, а тут одноклассница с газетой пристает. Любой взорвется. Плюс учителя обсуждали съезд и газету. Всё сходится, — подтвердил Влад.
Настя кивнула, хотя Ирку он, кажется, так до конца и не убедил. Я посмотрел на размокший от грязи газон. К чему мы, интересно, придем, если никто даже не хочет послушать Ларису, виновата она или нет? Я снова, как и после смерти отца, почувствовал собственное бессилие, которое было куда хуже любой боли.
Настя
Влад, видимо, сказал правду, но Ларисе это мало помогло. Через два дня ее дело разобрал райком комсомола. Его секретарь Анна Вареева — тонкая, щуплая и невероятно бойкая девушка — была непреклонна. Она произнесла целую речь в том духе, что пока страна, надрываясь, строить Магнитку и Комсомольск, комсорг Иванова выступает за передачу наших строек под контроль аполитичных профсоюзов. Параллельно она клеймила некоего Шляпникова, который, как выходило из ее слов, был врагом Ленина и хотел чуть ли не вернуть царский режим. И Иванова получается тоже. Спас Ларису только секретарь райкома Николай Серовский, бывший командир на войне с Юденичем. Он отказался санкционировать статью «контрреволюционная пропаганда», предложив ограничиться исключением Ивановой из комсомола. Ларису не выслали из Ленинграда, но о поступлении в ВУЗ она теперь не могла и мечтать.
Нашему завучу было жаль Ларису, но наказание она по ее мнению все-таки заслужила. Кто у нас в школе не знал Веру Сергеевну Андроникову! Высокая и сухопарая, лет тридцати пяти, она всегда была одета в строгий синий костюм, который четко сочетался с ее овальными очками и короткой стрижкой. Неяркие голубые глаза смотрели на окружающих строго и вместе с тем тепло. Белые волосы, коротко подстриженные под каре, всегда выделяли ее в толпе на переменах. Она вела литературу, и многие ученики буквально взахлеб рассказывали о ее уроках. Старшеклассники ее обожали, говоря, что она оживает книжных героев, устраивая на уроках настоящие дебаты: «Он нравится вам? А почему?» По выходным она также организовывала походы в музеи, о которых наши ребята грезили всю неделю. Она была хорошим человеком, но Ларису не поддержала.