На штурм капитала весь мир поднимает!
Два класса столкнулись в последнем бою;
«Наш лозунг — Всемирный Советский Союз!»
Мне вспомнилась картинка немецкого завода, которую мы когда-то вырезали из «Правды» для стенгазеты. Там были нарисованы рабочие, укладывавшие огромные шины для грузовиков. Кажется, это было еще до того, как в власти пришел Гитлер. И да, это было перед Первомаем. Тогда мы так сильно верили, что скоро немецкие рабочие возьмут власть, и в Германии все будет как у нас. А вот теперь мы поем, хотя «Рот Фронт» уже запрещен. Я посмотрела на наш класс. Неужели мы — их последняя надежда?
Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных,
Вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах,
Не страшен нам белый фашистский террор,
«Все страны охватит восстанья костёр!»
На зов Коминтерна стальными рядами
Под знамя Советов, под красное знамя.
Мы красного фронта отряд боевой,
И мы не отступим с пути своего!
И мы не отступим с пути своего!
Воинственный настрой, почему-то мне сразу представились Ира и Алекс. Мне кажется, этот гимн прекрасно подошел бы им, очень гармоничен их характеру. Все мы всегда верили в нашу страну, мы верили, что обязательно победим, если начнется война, но Ира и Леша были теми, кто заряжал нас, поддерживал в нас эту веру. Я вспомнила, как Алекс предлагал нам сдавать деньги на мороженое в помощь китайским коммунистам, помнила его лекции на политинформации, ему всегда хотелось верить, а Ира хоть и графиня, но революции верна. Мне нравилась уверенность автора гимна и его патриотизм, но если представить… Неужели и в самом деле войны никак не избежать и с нами случится то, что в гимне? Судя по словам Алекса это так, но всей душой хотелось, чтобы этот кошмар исчез. Однако если война и наступит то мы все будем готовы защитить свою Родину.
Елизавета Александровна сначала спела сама, играя на рояле. Мы внимательно слушали, стараясь запомнить интонацию. Юля и Вика сначала переговаривались, но учительница шикнула на них и девчонкам пришлось замолчать.
Потом мы начали петь одновременно с ней и музыкой. Сначала выходило не совсем ровно, не всегда попадали в темп, но мы старались как можно лучше.
— Молодцы, вполне неплохо получается, — искренне подбадривала нас учительница. — Туманову слушайте.
Лена улыбнулась, опустив длинные пушистые ресницы, а Ира тихо фыркнула. Несмотря на неприязнь, Ире пришлось бы признать, что пела Лена действительно отлично: в конце концов занималась в музыкальной школе. Зато Ира умела хорошо играть на рояле, чего не могли остальные.
Елизавета Александровна объясняла нам ошибки, после чего мы пробовали снова и выходило уже лучше. Я видела, как старался Незнам, не обладающий особым талантом в пении. Он, казалось, обдумывал каждый куплет, а второй проговаривал с особой точностью и старательностью. Я слышала мелодичный голос Иры, слышала других ребят, все мы пытались.
— Я всегда очень любила петь — не планирую быть профессионалом и заниматься этим серьезно, но мне нравилось.
В итоге меня даже похвалили, так приятно и тепло становится.
— Молодцы!
Мы были, конечно, очень рады почувствовать себя молодцами, вот ведь как!
Урок закончился. Незнам застегнул портфель, который почему-то оставался открытым. Алекс осмотрелся, пытаясь нагнать Влада. Женька достал какую-то книгу про Средние века, и вдруг спросил Алекса:
— Француз… А ты хотел бы быть рыцарем?
Я краем уха слышала их разговор.
— Рыцарем? — замялся Леша.
— Ну да. Старинным. Который на коне и в железном костюме.
— Нет… — Подумав, махнул головой Алекс. — Не хотел бы. Я хотел бы быть современным — в кожанке и буденовке! Как один человек…
— Это кто? — Женька задумался.
— Дзержинский, — тихо отрезал Алекс. После смерти Кирова в нем появилась какая-то тихая твердость, какой не было прежде.
Рыцарь… Алекс не хотел, но представила себе Лёшу в доспехах и на коне, а Ира — прекрасная принцесса. Мне казалось Алекс наоборот будет согласен, но я ошибалась. Он и правда несколько изменился после смерти Кирова — похоже это очень сильно его задело, сильнее чем остальных. Дзержинский, Дзержинский…первый председатель ВЧК в революцию, глава Чекистов — известный и уважаемый человек, не удивительно, что Алекс хочет быть похожим на него.
К Леше с Женькой подошёл Влад, и они начали свой бесконечный спор. Как всегда — про мир и Германию.
— Что-то немецкие коммунисты совсем молчат, — вздохнул Влад. — Как их не слышно…
— Скажут ещё своё слово! — доказывал Алекс. — Вспомни, год назад Димитров тряс как грушу фашистское государство.
— Но никто и не восстал, — заключил Влад.
А ведь правда ещё не восстали! Неужели перешли на сторону Гитлера? Но не все ведь до одного, это невозможно! Я надеялась что все-таки объявятся…
— Сомневаешься в немецких коммунистах? — повернулся Лёша. — Зря! Вспомни Либкнехта и Розу Люксембург, вспомни «Спартак», вспомни Маркса и Энгельса. Германия — родина Маркса! — горячился он.
— Что-то пока там не видно Маркса… — фыркнул Влад. — Одни Гитлеры, да напыщенная военщина…
— Это не немецкий народ! — Вспыхнул Леша. —
— Спокойнее, комиссар, — вдруг весело вставил Женька. — Да, ещё не слышно, но вдруг объявятся спустя время? — Кажется, Женька был одним из немногих, кто умел успокоить Лешу: он никогда не обижался на «Стрелу», а весело и по-детски сам начинал смеяться.
Пение оказалось последним уроком и я направилась домой. Повсюду лежал мокрый водянистый снег, казавшийся очень мягким — деревья будто обсыпаны снежной кашей, которую так и хотелось скушать. Всегда любила зиму с ее метелями, с ее очарованием и таинственностью, любила это белое безмолвие и порхающие снежные хлопья, прекрасные снежинки. Я уже практически вышла за территорию школы, как вдруг послышалось:
— Настя!
Я аж вздрогнула от неожиданности.
— Незнам, зачем так пугать?
— Хотел посоветоваться с тобой.
Посоветоваться… Интересно. Я всегда готова была помочь любому человеку, но просьба Сережи оказалась неожиданной. Он выбрал именно меня, хотя мы особо не общались — он дружил с Алексом и Ирой, но почему бы и нет? Я согласна его выслушать и помочь чем смогу и кивнула. Мы с Незнамом сели на скамейку. Оказалось, что отец требует, чтобы сын шел работать на завод, а сам Сережа не хотел.
— Может ты попробуешь поговорить с отцом? Поискать какие-то другие варианты? Например, продавцом или официантом или ещё что-то. Там ведь работа в три смены, когда тебе отдыхать и видеться с друзьями? Поговори с отцом, он должен тебя понять. Хотя возможно режим будет мягче так как ты несовершеннолетний.
— Не знаю, получится ли, — вздохнул Незнам.
Столько искренней грусти было в его словах, столько печали. Конечно, это ведь огромная нагрузка, у него практически не будет времени на отдых, на общение с друзьями, а ведь с тем же Алексом они еще с детства были не разлей вода. Неужели его отец действительно настолько несговорчив? И сам-то он работает? Зачем отрывать несовершеннолетнего от образования?
— Может, попробуем вместе? — предложила я. — Вдруг получится?
Незнам кивнул. Что-то здесь было не так… Выходит, у отца сложный характер? Но и мы с Незнамом люди далеко не конфликтные, смогу найти общий язык.
— Ты только отцу о евреях не говори! Жидов он ненавидит!
— Я и не думала. А за что так?
Незнам махнул рукой:
— У него дремучая ненависть к жидикам, охотнорядская! С того времени осталось.
Мы вошли в квартиру Сережи. Эта самая квартира казалась очень бедной и пустой: обувь стояла в беспорядке на полу, лампа казалась очень старой и уже не работала, обои уже давно потеряли красоту, в некоторых местах сильно ободраны.
— Чего стоишь в коридоре? — раздался низкий грубый голос. Это, видимо, отец.
— Здравствуйте, — вежливо проговорила я. — Меня зовут Настя, я одноклассница Сережи. Могу ли я посоветоваться с вами? Это очень важно и касается вашего сына.