— Бл*, советчики… Что его там…касается? — голос казался пьяным.
Сережа нахмурился и покраснел. Из кухни вышел среднего роста черноволосый мужчина с карими глазами, в белой футболке и серых старых брюках. В воздухе от него веяло сигаретами и алкоголем, прямые волосы, казалось, уже очень давно не знали шампуня, а под правым глазом огромный фингал. Мужчина смерил нас колючим взглядом. — Ну, какой совет-то? Шла бы отсюда н…ен.
— Настя, иди, — тихо проговорил Незнам, опустивший голову. Он казался совсем расстроенным.
Из другой комнаты послышался громкий плач. Видимо маленькая девочка, сестрёнка Сережи.
— Епт, опять Катька ревёт, — пробормотал отец семейства.
Мужчина, казалось, не мог держаться на ногах. Видимо, напился в стельку. Я незаметно провела рукой по плечу одноклассника, показывая, что я его понимаю и поддерживаю.
— Не по русски говорю? Не жидовка ли?
— Нет, русская.
Пришлось уходить. Говорить с этим человеком в таком состоянии не имело никакого смысла. Идя домой, я никак не могла выпустить это из памяти. Бедный, бедный Сережа — я представляла как ему трудно с таким отцом. Если человек так напьется и через слово ругается матом, то непонятно, что еще от него ожидать кроме слов, вдруг он и бьет своего сына? Я ахнула. Как же так можно? Квартира казалась очень бедной и неухоженной — почему же отец не может взять себя в руки и найти работу, зачем гнать туда ребенка, отрывая от друзей и образования? И откуда такой синяк? Не дерется ли еще? У него ведь двое детей, Катюша совсем ещё маленькая — и он позволяет себе столь ужасное, безответственное поведение?! Ну и ну! А семье страдать, с таким то отцом и мужем!
А ведь рабочий класс, ради которого мы строим государство. Хотелось провалиться сквозь землю. Ведь мы, будущие коммунисты, искренне верили в рабочих и крестьян, мы готовы создавать для них лучшие условия — почему же они становятся алкоголиками и бездельниками, чего не хватает, зачем же так? Я вспомнила искреннюю веру Леши в наше государство, мне казалось, что рабочие это в основном достойные люди, готовые к труду и помощи, но после Сережиного отца… Я надеялась, что не все представители рабочего класса такие же как он, не должно этого быть, никак не должно.
Выходя от Незнамовых я заметила тиски в квартире. Выходит, делает стулья или табуретки. Отец все же берется за голову или это сыну приходится работать чтобы хоть как-то заработать, помочь семье?
Я пришла домой, все еще потрясенная визитом к Незнаму. Из комнаты доносились слова родителей.
— Зворыкин арестован по делу Кирова, — сказал отец.
— Зворыкин? — удивилась мама — Он же голосовал против Зиновьева!
Надо же, как странно! Зворыкин! Раз уж он за Кирова то зачем же устранять его? Для каких целей? Хм…
— Настя, проходи быстрее, у тебя тут гости! — раздался звонкий голос мамы.
Гости? Какие гости? Я всегда была рада гостям, но на данный момент никого не приглашала. Что же, почему бы и нет? Я быстро разулась, повесила куртку и зашла в кухню.
— Привет, — помахала мне Маша. — Сюрприз!
Моя подруга была не одна, а с братом. Я весело поздоровалась с ними обоими и поспешила достать конфеты, налить горячего чаю. Вот ведь что за гости! Замечательно, отлично!
— Спасибо вам огромное от всей души что пришли, — улыбнулась я, когда мы уже наслаждались чаепитием. — Настолько приятно и.неожиданно.
— А мы это любим, правда? — Маша бросила на Сергея лукавый взгляд.
— Правда, правда, — мягко отозвался он. — Соседскую Алёну сразил недавно, позвонил ей на следующий же день после знакомства.
— А она? — мне казалось эта Алена была рада, но шокирована, ведь прошло так мало времени!
— Аленка говорит: Привет! Причем важно заявила, будто ждала прямо! — сказала Маша. Вот ведь чертовщина, не угадала!
Мы трепались о всякой чепухе, разговаривали и веселились, но легкая улыбка Серго казалась мне немного натянутой. Будто он размышлял о чем-то своем, причем о чем-то грустном и весьма важном. Маша, казалось, тоже почувствовала это, так как нахмурила тонкие брови.
— Идите прогуляйтесь, хорошая погода! — вывел меня из размышлений голос мамы.
Сказочная красота зимы притягивала к себе, будто призывая полюбоваться, но нам было не до этого.
— Что случилось? Сам не свой! — в звонком голосе Маши ясно слышалась тревога. Сергей смерил нас обоих задумчивым взглядом и тихо, но уверенно заявил: Грядут трудные времена из-за убийства Кирова.
— А что тут удивительного? — спросила Маша. Снег, укутавший коней на Аничковом мосту, сиял нестерпимо.
— А вот смотри, — понизил голос Сергей. — «Убийца, подосланный врагами рабочего класса» — и тут же «личность стрелявшего выясняется». Так выясняется или уже известно, что он подослан врагами рабочего класса? Странно даже как-то…
— Ну, а кто еще мог убить Кирова? — Маша зачем-то дернула брата за рукав шинели.
— Черт знает. Только заметь: сразу постановили: дела о терроре рассматриваются в течение десяти дней без участия сторон, то есть без защиты! Никаких обжалований, никаких помилований! Расстреливать немедленно по вынесении приговора… А ты говоришь…
Сергей достал портсигар и закурил папиросу. Мимо вдоль набережной мелькнула черная «эмка», сверкая фарами.
— Ильич вот даже не давал таких полномочий ЧК во время Гражданской… — затянулся он, словно поймал счастливый запах.
— Ты чего мелешь! — строго сказала Маша. Мне вдруг показалось, что это она была старшей сестрой, а не Серго ее старшим братом.
— Пытаюсь разобраться в ситуации, — спокойно отозвался собеседник. — Не волнуйся так.
Киров, Киров…казалось, эта смерть покрыта тьмой и множеством тайн. Наказание будет беспощадным как я и думала, но даже без защиты, смерть сразу же после приговора… Ну и ну, ничего себе! Никогда такого не было! Да и знают ли там, кто именно был убийцей? Мне казалось, что информации не хватает, раз не определятся известна личность или нет.
Я хлопнула ресницами. Казалось, никогда не знаешь, чего ожидать на следующий день — рушится семья Мишки, убит Киров, что еще предстоит перенести?
====== Глава 22 ======
Алексей
Когда следующим утром я пришёл в школу, нас ожидали перемены. Подбежавшая Юлька Янова, махая рукой, сказала, что наш директор временно отстранён, а исполняющим обязанности назначен Глеткин. Вика довольно сказала, мол, хорошо не Вера, и я был с ней полностью согласен.
— За что его сняли? — спросил Влад, вешая серое пальто. Кое-где на нем ты ли видны швы и заплатки.
— А кто знает? — Женька ткнул пальцем вверх. — Говорят, там решили!
Я задумался. Антон Юрьевич был старым большевиком. Ходили слухи, что он чуть ли не участвовал в обороне Питера вместе с Подвойским в конце 1917 года. Затем работал долго при Коминтерне, но с двадцать седьмого года возглавил нашу школу. Вика как проболталась, что его считали наверху зиновьевцев — наверное, услышала от матери. Но я тогда не придал этому значения. Ира, махнув нам, тоже вошла в раздевалку и повесила зеленое пальто с белым меховым воротником. После смерти отца она стала очень задумчивой, редко шла на разговор. Мы понимали, как ей больно, и старались не напоминать ей лишний раз о горе. «Главное, чтобы Ленка ее не тронула», — подумал я.
— А как его сняли? — вытянул шею Женька.
— Понятия не имею, — проворчал Влад. — Вроде вчера общее собрание было в учительской.
— Не в учительской, а в партбюро, — назидательно сказала подошедшая Марина Князева.
Я присмотрелся. В последнее время Марина стала проявлять сильный интерес с общественной работе. Иногда она начинала и подменять Иру, уходящую в себя из-за горя. Я не успел ничего ответить Маринке. Сверху по ступенькам бежала Вика и отчаянно махала мне рукой.
— Леша… Зайди к Вере скорее. Она ждёт!
— А алгебра? — спросил я с легкой растерянностью.
— Сказали, тебя освободят! Разговор будет долгий…
— Ого! — Женька удивлённо посмотрел на меня. Вслед за ним на меня уставилась и Марина.
Я вошел в учительскую. Однако Вера Сергеевна сидела не за общим учительским столом, а в маленькой комнате — за столом, покрытым синим бархатом. Рядом с ней сидел невысокий рыжий человек в форме НКВД. Я вспомнил, что видел его весной, когда обсуждался вопрос об исключении Мишки. Я вытянулся и с уважением посмотрел на чекиста.