Сашка был для меня старшим товарищем. Он рос сразу после Гражданской войны — в те времена, когда только создавались первые пионерские отряды, да и он сам вступил в них аж в двадцать третьем году. У них с друзьями был настоящий пионерский клуб с горнами, барабанами, звеньями, названными в честь каких-то зарубежных революционеров: Карла Либкнехта, Бела Куна, Сакко и Ванцетти… Я всегда удивлялась, насколько они верили, что коммунизм во всем мире победит не позднее, чем завтра, ну разве что послезавтра. Они выезжали не в лагерь, а с палатками на природу, на берега каких-то речушек, и оттуда писали письма ребятам в Италию, Германию и Польшу. Кажется некий Степан отвечал за интернациональную связь. Стоп, не этот ли Андреевский?
Я не знаю, врал Сашка или нет, но трепался, что видел даже Ленина! Мол, как в двадцать третьем вечером сидели они с ребятами у костра, писали письмо Ильичу, чтобы он выздоравливал, а тут остановилась машина. Вышел Ленин и подсел к ребятам поболтать. Отбоя не было от вопросов! «Машка Смолина еще пытала Ильича, когда много электричества будет!» — смеялся он.
Но в моем детстве Сашка был уже совсем другой. Он стал комсомольцем, важно ходил по двору в кожаной куртке со значком «КИМ» и учился в какой-то вечерней школе. Во дворе он противостоял хулиганам, да ругал нэпманов, развлекавшихся в ресторане. В комсомоле, курируя пионерские лагеря, он мог за провинности и выгнать пионера домой. Отец, шутя, пророчил Сашке дорогу в Коминтерн. А он в душе оставался во многом дворовым мальчишкой, подмигивал мне и лихо бросал нож в фигурки.
«Это белочка… Это Лиска… Три лиски — волк!» — смеялся он.
Я и не подозревала, что Сашу когда-то исключат, он ведь исполнял все свои обязанности. Стоило сказать одну лишь фразу как все, прощай учеба, и единственное спасение где-то затеряться. Бедный, бедный Сашка! Очень надеюсь, что он все-таки уехал из Москвы, как никак, а наладит жизнь. Сейчас приходилось следить за каждым своим словом, у Ларисы жизнь шла к лешему, а теперь и у Сашки. Так хотелось вернуть время назад, не дать Сашке сказать те слова, но невозможно. Почему политика не может настолько часто вмешиваться в нашу жизнь?
Раньше пионеры были совсем другие, как, например, Сашка. Да и жизнь их была, как мне кажется, интереснее, даже иностранцам письма писали, разговаривали с самим Лениным, уезжали далеко далеко… Это были свободные, открытые миру люди, уверенные в светлом будущем, а что сейчас? Мы должны следить за каждым сказанным словом, поездка в Англию осуждается, политика постоянно вмешивается в нашу жизнь, а те ребята весело разговаривали с самим Лениным. Почему все так поменялось? Почему настолько изменилась и окружающая обстановка и мы сами? Возникло больше жестокости, но в чем причина, почему раньше этого не было? Только вот сказать об этом я никому не могла.
Я обернулась. Отец подвинул глиняную пепельницу в форме красного сапога и закурил:
— Мы начинаем сажать комсомольцев…!
— А Сашка по дури стал этого заместителя защищать. Мол, он честный. Двадцать лет в партии…
Я сделала практически все уроки: оставалось только сочинение по литературе. Я отложила его напоследок, чтобы проработать наиболее качественно, зная, что тебе не придется спешить и думать о математике, биологии и прочем.
Владимир Маяковский родился в 1893 году, а умер– в 1930. Невероятно, что я росла современницей столь великого человека. Современницей поэта, чьи строчки могут задеть любое сердце. Современницей благородного человека, открытого обществу и выдерживающего все испытания. Помню, он даже исправил нежную фразу Есенина, написав, что «сделать жизнь значительно трудней» чем умирать. И как, каким образом этот самый человек пошел на столь страшный Шаг, как самоубийство? Мне на тот момент было 8 лет, но смерть Маяковского почему то прошла мимо меня…
Мне предстояло проанализировать стихотворение «Ода революции». Весьма многогранное интересное произведение, заставляющее задуматься.
«, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названьем тебя ещё звали?
Как обернешься ещё, двуликая? ‘- с одной стороны революция снесла с лица Земли множество людей всего лишь ради некой идеи, но с другой — этой идеи не могло не возникнуть и величие революции невозможно ставить под сомнение: это величие нашего народа, нашей партии, нашего мировоззрения. Копеечная и великая одновременно.
Двуликая — да, двуликая. Именно так! Мы стараемся построить справедливое общество на основе всеобщего равенства и взаимопомощи. Каждый имеет право на уважение, каждый имеет право проявить себя. Перед нами открывался светлый мир. Однако нельзя было забывать и о другой стороне: мир принимал к себе далеко не всех. Политика постоянно вмешивалась в нашу жизнь: Ира стойко крепится, стараясь справиться с возложенной на ее тонкие хрупкие плечи огромной ответственностью и заставить целый класс соблюдать правила. Про судьбу Миши вообще молчу — врагу не пожелаешь. Абсолютное одиночество, невозможность изменить что либо, невозможность с кем то посоветоваться, открыться родителям, ребятам…
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
— о, будь ты проклята трижды! —
и моё,
поэтово
— о, четырежды славься, благословенная
Маяковский прав. Конечно, всё имеет недостатки, в том числе и наше общество. Однако кто я такая есть, чтобы осуждать нравы общества? Что я в данный момент из себя представляю? Ничего — обыкновенная очередная школьница, которую вряд ли кто послушает… Нельзя ставить крест: куда лучше и полезнее стараться сохранить веру и по возможности исправлять недостатки.
— Мама, — позвала я. — А почему Маяковский покончил с собой?
Для столь храброго стойкого человека такой шаг просто изумителен.
— А зачем тебе? — спросила мама, немного насторожившись.
— Просто интересно. Я ведь была его современницей, — вздохнула я.
— А ведь это было всего года четыре назад… — вдруг задумчиво сказала мама.
— Так мало, правда? Интересно, а почему это произошло?
Неожиданно позвонили в звонок.
— Настя, к тебе гостья, — послышался звонкий голос мамы. Она, видимо, открыла дверь. Я быстро вышла из комнаты и осмотрелась: Маша! Всегда очень принято видеть друзей, так что я была весьма рада ее приходу.
Маша быстро повесила золотистую куртку. Она явилась в лазурном платье с белыми рукавами, которое со стороны казалось сшитым прямо под нее. Сочетание классики и свободного стиля придавало ее облику нечто милое и изящное.
— Привет, — весело помахала я подруге. — Рада видеть!
— Я тебя тоже, не сомневайся, — задорно подмигнула Мария, откинув на спину тонкую золотую косу. — Здравствуйте, Светлана Эдуардовна, — вежливо поприветствовала она мою маму.
— Здравствуй, Маша. Проходи, — тепло отозвалась хозяйка и жестом пригласила следовать за ней. Я, естественно, пошла следом: вот так новость, вот так гостья, что доставляло крепкую радость. И с другом пообщаюсь и от уроков отдохну.
— Будешь чай? — только только хотела предложить, но мама уже опередила.
— Спасибо, не откажусь, — мигом кивнула Маша. — Можно, пожалуйста, зелёный?
— Знаешь, — понизила голос Маша, быстро отхлебнув чаю. — Серго срочно вызывают в Москву в главное управление кадров Красной Армии почему-то.
Моя подруга казалась весьма серьезной и сосредоточенной. Большие шоколадные глаза взволнованно блистали, словно она хотела сказать многое что лежало на душе
— Может, не так все и плохо, как кажется? — осторожно спросила я. — Переведут, куда пожелает?
— Куда именно? — покачала головой Маша. — Вдруг это опасно?
— А что опасного-то? — Не поняла я.
— Ну представь… Если его в Москву вызывают, то наверняка в Китай на войну могут бросить.
Я вздрогнула. Как, вот каким образом я сразу не додумалась? Мало ли что! Война… нечто одновременно близкое и далёкое. Мы пока не познакомились с этой беспощадной стихией зла и жестокости, но в других странах люди жертвуют собой ради спасения Родины, стойко переносят потери и испытания, вынуждены лишиться привычного мирного образа жизни. Больше всего пугало ощущение абсолютной неизвестности: ты не знаешь, когда умрёшь, но смерть подстерегает тебя практически везде, ты не знаешь, долго ли тебе ещё видеть любимого человека и общаться с ним… Каждая секунда может стать критической.