— И почему же они пошли на это?
— Потому что они были уверены: это единственный путь, который мог бы заставить вас явиться ко мне.
— Но почему они прилагали столько усилий для столь обыкновенного визита? — Я понимал, что Холмс был сейчас основательно смущен, но старался не показывать этого. Он был не из тех, кто позволяет себе ошибаться дважды.
— Неужели вам это надо объяснять? — искренне удивился доктор. — Бросьте, я читал рассказы 6 ваших делах, да и сейчас передо мной мелькнул намек на ваши выдающиеся способности. Итак, кто я и почему ваши друзья так старались организовать нашу встречу?
— Кроме того, что вы еврей и блистательный врач, который родился в Венгрии и какое-то время учился в Париже, что некоторые ваши радикальные теории в области медицины восстановили против вас респектабельные медицинские круги, в результате чего вы потеряли связи со многими больницами и коллегами по гильдии, и в итоге вам пришлось расстаться с медицинской практикой, — кроме этого я больше ничего не могу вам сказать. Вы женаты, обладаете чувством юмора и собственного достоинства, любите играть в карты, читаете Шекспира и русского писателя, имя которого я не в состоянии произнести. Это все, что могу кратко сказать о том, что представляет в вас интерес.
Фрейд потрясенно уставился на Холмса, а затем внезапно расплылся в улыбке, которая явилась очередным откровением для меня, поскольку была полна детского выражения благоговения и восторга.
— Просто потрясающе! — воскликнул он.
— Всего лишь здравый смысл, — последовал ответ. — Но я по-прежнему жду объяснения этих нетерпимых уловок, если вообще можно о них вести речь. Доктор Ватсон объяснит вам, что мне очень опасно оставлять Лондон на продолжительное время. Как только мое отсутствие станет известно, преступники не преминут им воспользоваться.
— Все в свое время, — продолжал настаивать Фрейд, не в силах сдержать восхищенной улыбки. — Я бы очень хотел узнать, как вы догадались с такой точностью о всех подробностях моей жизни.
— Я никогда не пользуюсь догадками, — корректно поправил его Холмс. — Это порочная привычка, мешающая логическому мышлению. — Он поднялся, и я увидел, что, хотя он старался и не показывать этого, сердце его несколько смягчилось. В том, что касалось его способностей, Холмс был тщеславен как девушка, а в неподдельном восхищении венского доктора не было и следа неискренности или покровительственного отношения. Чувствовалось, что Холмс решил забыть или не обращать внимания на ту опасность, которая, как казалось, угрожала ему, и сполна вкусить радость признания.
— Личный кабинет — идеальное место, где можно составить себе представление о характере его хозяина, — начал он столь знакомым мне тоном, напоминая профессора анатомии, который демонстрирует аудитории устройство скелета. — Не подлежит сомнению, что кабинет этот принадлежит лично вам, о чем можно судить по слою пыли. Вы не допускаете сюда даже горничную, ибо после того; как она наводит порядок, вы с трудом находите вещи на своих местах. — И он провел пальцем по книжной полке, демонстрируя уровень скопившейся пыли.
— Продолжайте, — не скрывая удовольствия, попросил Фрейд.
— Очень хорошо. Далее — если человек интересуется религией и имеет тщательно подобранную библиотеку, то книги на эту тему он обычно держит в одном месте. Тем не менее принадлежащие вам издания Корана, Библии короля Джеймса, Книги мормонов и остальные подобные же фолианты разбросаны, в сущности, по всей комнате, отделенные от Талмуда и еврейской Библии в прекрасных переплетах. Они, конечно, не имеют прямого отношения к вашим занятиям, но подчеркивают интерес, который вы к ним питаете. Какое же может быть иное объяснение, кроме того, что вы сторонник иудейского вероисповедания? Канделябр с девятью подсвечниками на вашем столе подтверждает мое предположение. Кажется, он называется менорой, не так ли?
О вашей учебе во Франции говорит большое количество трудов на французском языке, среди которых заметное место занимают сочинения Шарко. Медицина — достаточно сложная наука, и вряд ли кто-то лишь ради удовольствия будет изучать ее на чужом языке. К тому же потрепанность этих книг говорит, что вы проводили за ними немало времени. А где еще немецкий студент может штудировать такие медицинские труды, как не во Франции? Может быть, я выскажу слишком смелое предположение, но загнутые листы в трудах Шарко заставляют меня сделать вывод, что вы явно выделяете его из круга современников и считаете своим учителем. В любом случае его работы особенно интересуют вас, поскольку там берут начало ваши собственные идеи. И не подлежит сомнению, — с присущей ему дидактической вежливостью продолжил Холмс, — что только выдающийся мозг может усваивать тайны медицины, изложенные на чужом языке, не говоря уж об остальном объеме знаний, собранных в этой библиотеке..