Он грозно зыркает на Таза.
— Они оба обязаны Кэпу своими жизнями, и они это знают. Я могу заверить тебя, Пэппи не отдавал приказ убрать Кэпа, — заявляет Гриз, а затем продолжает. — Кэп рассмеялся бы в твою гребаную физиономию, стоило тебе лишь заикнуться об этом.
— Тогда, возможно, другой отросток «Гринбеков» провернул это за его спиной.
— Вполне возможно. Скорее всего, он разрывается на части между отделениями своего клуба, и у него так много человек в команде, что он не знает, кто и чем занимается.
— Наверняка он пронюхал, что к чему, и пытается избавиться от доказательств. В любом случае, это не снимает долбаной вины с «Гринбеков» и…
Гриз приподнимается и склоняется над столом, обращаясь к Тазу.
— Мальчик, я не раз просил тебя заткнуться.
Эдж кладет свою руку на плечо Таза, которую Таз молниеносно сбрасывает с себя.
Гриз снова садится.
— Если тот парень, которого они ищут, — Генри, то как они о нем прознали? — спрашивает Гус.
— Либо они использовали тот же источник, что и мы, либо кто-то проболтался.
Таз буравит взглядом Гриза, сидящего по другую сторону стола.
Гриз рычит и бормочет, что обязательно надерет паршивую татуированную задницу Таза.
Я хлопаю Гриза по спине.
— Никто не сомневается в твоей верности. Но у клуба за пределами этой комнаты немало заведений и другого дерьма, где распускают слухи те, у кого слишком длинные языки. Плюс ко всему, у нас есть парень, информирующий нас об их передвижениях. Ничто не мешает предположить, что у них есть здесь человек, который делает то же самое. Я не утверждаю, что это один из братьев, но мы должны прекратить говорить о бизнесе за пределами Церкви.
Все кивают в знак согласия, некоторые братья ударяют кулаками по столу.
Эдж вздыхает.
— Нам сейчас не нужны сомнения и домыслы, витающие в клубе. Я вернулся один день назад и уже вижу, что клуб трещит по швам. Посмотрите на нас. Препирательства друг с другом. Братские разборки. Допрос с пристрастием основателя клуба, как будто он какой-то зелёный шкет. — Эдж награждает Таза свирепым взглядом. — Тот, кто стрелял в Кэпа, явно хотел расколоть клуб. Им это удалось. Мы не должны позволить им рассорить нас.
Гус вздергивает подбородок вверх.
— Эдж прав. И наше внимание необходимо сосредоточить на том, кто поведет этот гребаный локомотив, а также защищать Кэпа и не сраться друг с другом. Как только это будет улажено, мы встретимся с Пэппи и Смоуком на их территории, если нужно. Мы приедем под предлогом, что хотим получить более подробную информацию о возможном переезде отделения клуба «Гринбеков» сюда и узнать, чем это обернется для всех нас. Но мы тонко намекнем, что у нас есть свидетель, которого мы допрашиваем, и посмотрим на реакцию Пэппи. Или попросим их помочь найти этого Генри и посмотрим, действительно ли они откликнуться на нашу просьбу. Так или иначе, Смоук насторожится и тем самым сообщит нам, знает ли что-то Пэппи или нет. Потому что, могу поспорить, если он знает о произошедшем, он отреагирует. Не будет смысла искать виноватых.
— Итак, наша первоочередная задача — голосование. Мы выясним, кто займёт руководящий пост, — подытоживает Дозер и удостаивается кивков.
— Да. Но прежде чем мы приступим к голосованию, мне нужно кое-что сказать, — заявляет Эдж. Но он не шевелится, а сидит, вперив взгляд в стол. Его кулаки, лежащие на столе, белеют от напряжения. Он так долго молчит, что Дозер подталкивает его и шепчет:
— И.
В Церкви стоит мертвая тишина, и братья начинают бросать друг на друга недоуменные взгляды. Затем Эдж моргает и медленно поднимается. Он ухватывается за воротник своего жилета и медленно начинает его снимать. Теперь недоумение вспыхивает в глазах каждого брата.
Дозер озвучивает мысли присутствующих вслух.
— Эдж, какого хрена ты творишь?
Эдж снимает свой жилет и почтительно кладет его на стол.
Он хочет сказать, что уходит?
Господи. Нет. Чёрт. Нет.
— Брат, — сиплю я. — Не делай этого.
— Это не то, о чем ты подумал, — отвечает он хриплым шепотом. Затем он снимает футболку и перед нами открывается отличный, мать его, вид на то, что сотворила с ним тюрьма. До этого я мельком видел, как изменилось его тело, но в то время не придавал этому значения. Он тощий, как жердь. Чересчур худой, если учитывать, как он выглядел, когда ступил за пределы тюремных ворот. Но именно его выпирающие ребра, вкупе с его безжизненным взглядом и изможденным лицом, дают возможность увидеть всю картину целиком. Чёрт, такое чувство, что он постарел лет на десять и оправляется от пребывания в концлагере.
Эдж поднимает голову и поворачивается. Реакция присутствующих за столом не заставляет себя ждать. Раздаются проклятия, изумленные выкрики и да… гораздо больше недоуменных восклицаний.
Главный объект любви Эджа, наколотая пять лет назад татуировка «Предвестников Хаоса», которая покрывает его спину, как и мою, практически уничтожена. Она искромсана и сожжена, а некоторые фрагменты вообще отсутствуют.
Я, Гриз и Ди вскакиваем на ноги. Было бы преуменьшением признаться, что мой желудок скручивает в узел. Мои кулаки, прижатые к бокам, готовы крушить все вокруг, но я не могу вымолвить ни слова. Я даже не могу сформулировать предложение.
— Вы все должны знать, — голос Эджа кажется чужим, больше напоминая рычание и что-то полудемоническое, — я не в том состоянии и физически не могу выполнять ту хрень, которую мне нужно, чтобы сесть во главе этого стола. Поэтому я не хочу, чтобы кто-то из вас, засранцев, голосовал за меня.
Наконец, шок проходит, и ярость выталкивает слова из моего рта.
— Кто, чёрт возьми, это сделал? Мы заплатили за гребаную защиту!
Он игнорирует мой вопрос и поворачивается к нам лицом. Обращаясь к каждому члену клуба за столом, исключая меня, он произносит:
— Если вы голосуете, то голосуете за Гриза или Ди.
— Ты скажешь нам, кто это сделал? — требовательно спрашивает Гус.
— Да, когда буду готов и окрепну. Когда мы окрепнем. Я скажу вам, и мы разберёмся с этим вместе. Мы прольем так много крови, что искупаемся в ней. Но в данный момент мне нужно время. Я должен сам с этим справиться и разобраться с мыслями в своей голове.
Все братья просто глядят на него. После чего Гриз кивает и говорит:
— Хорошо, бро. Как скажешь.
Эдж встречает взгляд каждого брата, сидящего за столом. Когда его взгляд останавливается на мне, я таращусь на него в ответ.
Негодование и ярость преобразуются и вырываются наружу, став тем, с чем я не могу справиться, что я не могу контролировать.
Чёрт. Чёрт. Чёрт. Чувство, которое накрывает меня, похоже на приливную волну. На чертов поезд Амтрак, который меня сносит.
Эдж видит это. Признаёт назревающий срыв.
— Мы проголосуем через два дня. Теперь все на выход, — когда никто не двигается, и я на секунду теряю самообладание, он орёт: — Я сказал НА ВЫХОД!
Я сделал это. О, чёрт. Господи. Боже. Мои ошибки. Мои решения. Моя девушка. Отправили его в ад. Пока братья подтягиваются к выходу, я сражаюсь с тикающей бомбой у себя в груди. Мой пристальный взгляд снова окидывает его тело, его глаза, его спину, и плотину прорывает. Я заваливаюсь вперёд, обхватываю голову руками и упираюсь ими в стол, поскольку я полностью утрачиваю над собой контроль. Мою грудь терзают мощные рвущиеся наружу всхлипы. Мы заплатили, но без признаний Эджа понятно, что… у него не было защиты. Никто не прикрывал его спину. Никто не проследил за тем, что он выйдет живым. Могу только представить, что он пережил.
Ох, мать вашу.