Разве она сбежала?
Нет. Даже когда я обыскивал ее.
Во всяком случае, она была возбуждена.
Влажная.
Я откидываюсь на спинку стула, стону и тру руками лицо, пытаясь забыть о ее реакции и о том, какой приятной она была на ощупь. Гладкой. Как самый нежный шелк. От этих воспоминаний кожа на моем члене натягивается до предела.
Когда я велел ей отсосать мне, она не отступила и не съежилась. Она не послала меня на три буквы и не сбежала из моего кабинета. Нет. Она приняла вызов, достала свой бальзам для губ и дразнила меня им, после чего, наконец, опустилась передо мной на колени. Ее щеки были раскрасневшимися, а глаза расширенными, что спровоцировало стремительный всплеск возбуждения, которое устремилось прямо к моему члену, пока электрические разряды оживляли другие части моего тела. Я сражался с тем, чтобы не кончить как зеленый юнец, изо всех сил стараясь не выплеснуть на нее свое безумие и лютую ненависть, которые я питал по отношению к Дане.
Потому что я знал, если она коснется меня, я проиграю битву и нападу на нее. Трахну или убью. Оба варианта были возможны.
Вот почему в течение последних пяти лет я занимался только жестким сексом. Я прикасался к девушкам, слоняющимся по клубу, чтобы засунуть и кончить. Никакого зрительного контакта. Никаких губ. Никаких рук за пределами того, где они должны быть. Просто. Грубый. Трах.
Только так.
Я не позволю еще одной суке пролезть в мою жизнь и мой клуб. И будь я проклят, если в очередной раз позволю еще одной рыжеволосой бродяжке разжалобить меня, а затем нанести удар в спину.
Реакция моего тела была всего-навсего способом моего члена сообщить мне о том, что он сыт по горло ограниченной сексуальной диетой и нуждается в большем.
Желательно в ней.
Господи… теперь мой мозг подкидывает предательские мысли.
Чееерт.
Мне нужно отвлечься. Найти возможность очистить голову от мыслей. Может быть, напиться. Глотнуть свежего воздуха. На секунду я размышляю над тем, чтобы найти клубную девку. Мне не мешало бы сбросить это накопившееся сексуальное напряжение. Но от самой мысли у меня сводит нутро.
Не будь слабаком. Она там. И будет там в течение последующих двенадцати гребаных дней. Будь. Мужиком. Мать. Твою.
Я втягиваю в легкие огромную порцию кислорода и удерживаю его там, пока не встаю на ноги.
Двенадцать дней — это ничто. Они пролетят в мгновение ока. Это все, о чем мне нужно помнить.
Открыв свою дверь, я прокладываю себе путь в другой конец главной комнаты, проходя мимо залетных гостей, старух, клубных девчонок и моих братьев. Я игнорирую потаскух, пытающихся привлечь мое внимание, и отталкиваю их одну за одной в сторону, когда они встают у меня на пути.
Для начала мне нужно выпить.
Я киваю моим братьям и получаю в ответ периодические похлопывания по спине. Мне просто нужно обозначить свое присутствие, а затем я свалю отсюда.
Музыка звучит слишком громко. Почти все пребывают в состоянии алкогольного опьянения. Боди на сцене лапает и целует стриптизершу. Похоже, он в стельку пьян. Видимо, какое-то время назад алкоголь здесь лился рекой. Половина присутствующих в клубе женщин потеряли всякое чувство скромности, не то, чтобы большинство из них когда-либо им обладали. Но мои братья, кажется, хорошо проводят время, так что все в порядке.
В баре Лите требуется около десяти секунд, чтобы закончить с другими заказами и заметить меня. Она знает, что мне нравится, и вскоре наливает мне Джек Дэниелс и кока-колу. Уменьшая количество колы. Я залпом осушаю стакан и со стуком опускаю его на барную стойку. Первая и вторая порция виски обжигает, когда скатывается по моему горлу вниз. Зато третья проходит как по маслу. Еще одна, и я буду недостаточно трезв для езды на байке, поэтому я переворачиваю свой стакан и отодвигаю его к ней.
Обернувшись, я осматриваю комнату. Мой взгляд не задерживается на продолжающихся непристойных танцах в обнаженном виде передо мной и сразу же находит ее. Ее огненную шевелюру трудно не заметить. Люди и предметы, окружающие ее, всего лишь блеклые тени, на фоне которых она выделяется как рубин в угольной шахте.
Дело во мне, или она стоит прямо под лучом света?
Потому что я глаз от нее не могу оторвать.
Каждому, кто смотрит на нее, ясно, что ей не по себе, она не принадлежит этому месту. Она волнуется, кусает губу, а ее взгляд через каждые несколько секунд опускается к полу. Не менее, чем в шести футах от нее, пара занимается сексом, и, похоже, она делает все возможное, чтобы не смотреть в том направлении.
Она стоит за бильярдным столом рядом с Гусом и Лили. Дозер, наклонившись, целится в лузу.
Несколько секунд спустя она проводит вверх и вниз по своим рукам, как будто ей холодно и она борется с ознобом. Затем она, должно быть, ощущает на себе мой пылающий взгляд, направленный на нее через всю комнату, потому что слегка поворачивается, и ее глаза находят меня.
Так же, как и раньше в моем кабинете, существует некий негласный вызов, который выявит того слабака, который рискнет отвести взгляд, хотя ни один из нас ему не поддается.
Ее глаза того же цвета, что и яйца малиновки. Того же цвета, что и океан, на берегу которого я был всего лишь однажды в детстве. Когда они впиваются в меня с другого конца комнаты, моя кровь начинает медленно закипать.
Кто-то обращается к ней, и ее внимание переключается на другого.
Я следую за ее взглядом и натыкаюсь на Дозера. Он что-то говорит ей и, огибая край бильярдного стола, подходит. Мою грудь сдавливает, когда я наблюдаю за их общением и улыбкой, которой она его одаривает.
Неутихающая боль в моей грудине вопит чуть громче, чем обычно. По какой-то причине я вдруг не могу сделать чертов вдох.
На долю секунды она украдкой бросает на меня застенчивый взгляд, и боль немного утихает.
Когда Дозер смотрит в том же направлении, что и она, то встречает мой пристальный взгляд, он приподнимает вверх подбородок в знак приветствия. Я делаю то же самое. Он отдает Куколке свой бильярдный кий и идет ко мне.
— Привет. Все путем? — говорит он, как только встает передо мной. Своим телом он лишает меня возможности смотреть на нее и тем самым, в какой-то степени, действует мне на нервы.
— Да. Все путем. Двенадцать дней, а потом видно будет.
Само собой, я не согласен с последней частью. Я хочу, чтобы она ушла по прошествии двенадцати дней. Жить стало бы намного проще, если бы она уже была за много миль отсюда.
Он кивает.
— Я встретился с доктором Кэпа. Операция прошла успешно. Он дышит самостоятельно, но все еще не приходит в сознание.
Я хлопаю его рукой по плечу.
— Он выкарабкается. Твой отец — крепкий парень. Он никогда не сдастся смерти без боя.
— Да.
— Как Ник?
— Мама в порядке. Уис и Гриндер (прим. Whiz (англ.) — ловкач, прохвост, виртуоз, гений; Grinder (англ.) — мясорубка) не отходят от нее ни на шаг, чем жутко ее бесят. Она с трудом выносит их присутствие. Ей кажется, что мы нянчимся с ней.
Настал мой черед улыбаться, поскольку я знаю, какой злющей может быть Ник. Она, определенно, заслужила титул главной стервы клуба. Могу поспорить, что Уису и Гриндеру от нее не хило достается.
— Это вынужденная мера. Кэп надрал бы мне задницу, если бы я никого к ней сейчас не приставил для обеспечения ее безопасности.
— Она в курсе. Но это не мешает ей ныть еще больше, — отвечает он.
На что мы оба ухмыляемся.
— Слушай. Я отлучусь. Собираюсь прокатиться.
Мы ударяемся кулаками.
— Хорошо, мужик. До скорого.
Не знаю, почему я это делаю, но я наблюдаю, как он возвращается к ней. Она поднимает голову вверх, когда он подходит ближе, и та же легкая улыбка расцветает на ее губах.
Вот, черт. Это не должно так влиять на меня. Но влияет, потому что я чертовски крепко сжимаю челюсти и кулаки, наблюдая за моим братом так, словно он мой враг, а не друг.
Я резко поворачиваюсь на пятках и направляюсь в сторону входной двери, точно зная, что мне нужно. Гребаный свежий воздух, пустынная дорога и безмолвная беседа наедине с самим собой.