Дана нуждалась во мне. Она нуждалась в том, кто помог бы ей сложить разбитые кусочки воедино. Стал бы клеем, который не позволил бы ей рассыпаться на части. Мне нравилось быть этим клеем. Это давало мне цель, когда я изо всех сил пытался найти свое предназначение в жизни. Я считал, что этой целью было любить ее. Заботиться о ней. Жениться на ней и завести семью. Но, Боже, я никогда еще так не ошибался.
Куколка не могла быть настолько сломлена, но подозреваю, что она могла обжечься, доверившись кому-то. У нее есть шрамы, видимые и невидимые. Шрамы, которые заставляют ее держаться настороженно, осмотрительно и недоверчиво. Ей было некомфортно говорить о своей семье. Или ее парне… бывшем парне. Я бы, наверное, узнал почему, если бы не увяз по уши в своем собственном дерьме.
— Хочешь, я позабочусь о ней? — спрашивает Таз.
Если кто-то позаботится о ней… Меня захлестывает раздражение, пока я не врубаюсь в смысл сказанного им.
Грозно на него взглянув, я вижу, что он наблюдает за моей реакцией.
— Отправлю ее паковать чемоданы, — уточняет он, как будто подозревает, о чем я думаю.
Если я соглашусь, он припугнет ее, пока от нее не останется ничего, кроме воспоминания. На что я, по всей видимости, не в силах решиться.
Мне нужно дать положительный ответ, но в то же время… от идеи натравить на нее Таза, клубного головореза, мне становится не по себе.
Я вытаскиваю пачку сигарет из кармана, беру одну и закуриваю. Затянувшись и выпустив струю дыма, я говорю:
— Я дал Дозеру слово, что не выгоню ее. Она здесь, по крайней мере, до вечеринки.
Я уверен, что он озадачен тем, чтобы найти выход из положения, потому что он лезет в карман и достает зубочистку. Он смотрит на землю, пока отрывает обертку.
— Но если она уходит сама…
Он поднимает на меня взгляд, и по его лицу расплывается злобная усмешка.
Да… пора принимать решение.
Сделав затяжку, я спрашиваю:
— Что у тебя на уме?
Он пожимает плечами.
— Просто сделаю то, что всегда. Она — проблема, которая тебе сейчас не нужна, правильно? Тогда считай, что я с ней уже разобрался.
У меня из легких вышибает весь воздух, как будто мне нанесли удар под дых. Я борюсь с инстинктом отозвать его. Но слова сами слетают с моих губ.
— Только… не прикасайся к ней.
Он смотрит на меня, прищурив глаза.
— Я бы спросил почему, но не думаю, что хочу знать ответ. Не прикасаться к ней. Нет так нет.
— Хорошо.
— Сделаю то, что у меня получается лучше всего.
Вынесет ей мозг.
Мое молчаливое согласие — единственный ответ. Это мое разрешение делать все необходимое, чтобы вышвырнуть Куколку… Тыковку… отсюда.
Я игнорирую тяжесть, которую ощущаю в своей груди. Сделав еще пару затяжек, я выбрасываю окурок на землю.
Так будет лучше.
Ради моего душевного спокойствия. Ради клуба.
Так почему же у меня такое чувство, что это ошибка, которую я не могу себе позволить совершить?
Я смотрю в лицо Тазу.
— Сделай это незаметно. Дозер чрезмерно ее опекает. Гус и Лил тоже.
На его губах снова вспыхивает улыбка.
— Я когда-нибудь был пойман на учинении беспорядка?
Я фыркаю, что звучит почти как смех. Почти непринужденно.
— Слишком много раз, чтобы вести подсчет.
Таз — такой парень, который обладает навыками, позволяющими ему входить и выходить незамеченным. Но он не использует их. Он любит оставлять следы на своем пути. Он за весьма короткое время создал себе репутацию. Вот почему я начал называть его Тазом. Не только потому, что он чертовски быстрый и устрашающий, но и потому, что это прозвище ему подходит, он оставляет после себя следы разрушения со своими инициалами на них.
Я слезаю со своего байка, и мы направляемся к клубу.
— Однажды ты все же загремел за решетку. Я надеюсь, ты извлек урок?
— Ага, извлек.
Мы входим в здание клуба и продвигаемся к бару. Вечеринка подутихла. Байкеры и полуголые бабы с трудом держатся на ногах. Некоторые из них валяются в отключке на полу, диванах, а одна голая девица храпит прямо на барной стойке.
Лита наливает мне выпить.
Мне требуется всего секунда, чтобы осмотреть комнату и понять, что ее здесь нет. Единственное, что я вижу, — безбрежный океан серости. У меня в голове проносится образ того, как Дозер ведет Куколку в его комнату, и мои пальцы, обхватывающие стакан, напрягаются.
К нам направляется Стар. Она смотрит на меня, но, слава тебе Господи, что-то замечает в моих глазах, потому что проходит мимо и останавливается возле Таза, который принимает ее любовь.
Гриз хлопает меня по спине, чтобы привлечь мое внимание.
— Звонил Дидс, пока ты отсутствовал. Пэппи хочет встретиться. И Сонни Псих был довольно непреклонен насчет этого. Я сказал ему передать отцу, что я поговорю с тобой и дам ему знать.
Я вздыхаю:
— Ничего не получится. Только когда каждый Предвестник Хаоса сядет за стол обсуждения. После вечеринки. После голосования.
— Ладно. Я скажу им еще раз.
— Они придут на вечеринку Эджа?
— Да.
— Скажи им, чтобы держались поблизости в течение следующих нескольких дней, и после того, как проведем голосование, мы с ними поговорим.
— Хорошо.
К нам, спотыкаясь, подходит Боди, обхватив рукой одну из близняшек. Я думаю, это Ло, поскольку Лита, как правило, стоит за стойкой бара. Честно говоря, я никогда не мог отличить их друг от друга. Они для меня как две капли воды — латиноамериканки с длинными черными волосами, темными глазами и огромными розовыми татухами, которые соединяются друг с другом, когда они стоят рука к руке.
Нечленораздельно Боди спрашивает:
— Так что там с новой рыжей закуской? К ней правда нельзя пр-прикасаться? Поскольку, в противном случае, если она еще раз наклонится, я откушу от нее кусочек.
Он рычит и игриво кусает Ло за сиську.
Она хихикает и шутливо отталкивает его.
От его комментария мой живот скручивает в узел. В голове всплывает картинка, как я надираю ему задницу. Я разминаю шею, пытаясь снять часть напряжения, вновь образовавшегося там.
— Тебе придется какое-то время подождать, — встревает Гриз.
Боди прекращает заигрывать с Ло.
— Почему? Ты уже занял очередь? — потом он морщит нос. — Чувак, это чересчур. Она же тебе в дочери годится.
— Чего? Какого хрена?
Гриз выглядит ошеломленным. Словно такая мысль никогда не приходила ему в голову.
Глаза Боди расширяются до размера мячей для гольфа.
— О, Боже, мужик! А что, если она — твоя дочь, а ты, не зная этого, возьмешь и трахнешь ее? Это как гребаный инцест.
Я качаю головой и бормочу:
— Не как инцест, Дуралей. Это и есть инцест.
Лицо Гриза бледнеет, затем его глаза вспыхивают от раздражения.
— На хрена ты мне это сказал? Теперь я не… ах ты эгоистичный сукин сын!
Он толкает Боди назад.
Боди почти падает. Он смеется с таким надрывом, что Ло приходится приложить все свои силы в попытке удержать его на ногах.
— А что? Вполне возможно, — говорит он, после того как успокаивается.
Гриз рычит:
— Нет ничего невозможного, болван. Но это не значит, что ты можешь озвучивать любую пришедшую тебе в голову хрень.
— Ставлю сто баксов на то, что она и дня здесь больше не продержится, — заявляет Таз.
По лицу Гриза расплывается хитрая улыбка.
— Я принимаю эту ставку. Мы, рыжие, — упрямые. Если она захочет быть здесь, она останется.
— А ты что скажешь, — обращается Таз к Боди. — Если ты продолжишь цеплять всех клубных кисок и прыгать с ними в кровать, ты и сам обзаведешься парочкой внебрачных детишек. Тогда твоя старуха получит доказательство, что ты ходишь налево, и на этот раз она навсегда распрощается с твоей задницей, — выдает Таз.
Улыбка Боди мгновенно исчезает. Он впивается свирепым взглядом в Таза.