— А помнишь, Тэн, эта девчонка, которая мне записку сунула, ты с ней знаком был давно?
— Не очень, но самое удивительное это то, что девчонка — дочь Томаса, только я ей этого не сказал.
Глаза Криса, обращенные на меня, были полны растерянности.
— То есть, что ты в ее отца, что ли был…
— В ее отца, — подтвердил я, — и она понятия не имеет, что он задохнулся в камере, она знает его другое имя и мать ее тоже, надо полагать.
— Вот это да! — воскликнул Харди, — повезло тебе!
— Да, уж, дальше больше. Я сначала только и думал, что о пылающей комнате, а теперь вокруг нас одна сплошная пылающая комната.
— А что если ее нет, Тэн? — спросил Крис, подойдя ко мне и наклонившись совсем близко.
— Это означает только одно, что тебя и меня тоже нет, — ответил я, пытаясь растолковать смысл этого замечания самому себе.
Полночь. Крис спит как убитый. Хайнц задался целью добиться от меня признания. Признания, что я его любовник, его вопросы, это не вопросы полицейского. Теперь я понимаю, почему он повесил в кабинете портрет Фрейда. Он принадлежит к тому типу хорошо скомпенсированных извращенцев, которые смогли заработать себе такое социальное положение, которое бы позволило им беспрепятственно удовлетворять свои тайные потребности, используя для этого тех, над, кем они получают власть, прикрываясь законом.
Кабинет Хайнца. Портрет. Кофе. Вопросы, вопросы, вопросы. Неужели его напарник также издевается над моим другом.
Я сидел перед ним после двух бессонных ночей, с головой не способной производить даже минимальные мыслительные операции.
— Господину Харди грозит серьезное наказание, — сказал он, — давайте еще раз вместе, господин Марлоу восстановим все события, еще раз воспользуйтесь шансом говорить правду и только правду.
— Я уже все сказал вам, мне нечего добавить.
— Все по порядку, господин Марлоу, — продолжал он с таким видом, словно собирался сыграть со мной очередную партию в шахматы.
— Вы мечтали об этой связи?
— Я об этом не думал, — собрался я с силами, чтобы произнести эту последнюю относительно разумную фразу.
— Когда вы смотрели на него, какого рода желание возникало у вас? Вы испытывали сексуальное возбуждение? — его глаза, устремленные на меня, пристально следили за каждым моим движением.
— Я на него не смотрел, — ответил я.
— Вы боялись это сделать, господин Марлоу, вы боялись своих собственных желаний? — его голос настойчивый и неотвязный был мне знаком, я слышал его, я хотел сказать ему об этом.
— Мои желания, они были чисты, как сердце девственницы, — я отвечал ему, не зная, как остановить этот невыносимый бесцеремонный поток любопытства.
— Какое интересное сравнение! Но ведь у вас уже был опыт, не правда ли?
— Нет, нет, нет, — воскликнул я, — зачем вы это спрашиваете, это не ваше дело, господин Хайнц, или вам это доставляет удовольствие? Я найду возможность прекратить все это, ваши действия противоправны.
— Вы заблуждаетесь, — спокойно возразил он, — я имею право задавать любые вопросы, какие сочту необходимыми.
Я встал, собираясь избавиться от него единственным доступным мне способом.
— Сядьте, — приказал он мне, — немедленно сядьте, господин Марлоу.
Я сел.
— Так лучше, — произнес он с удовлетворением, — лучше. — Он поднялся и отошел к столу, через минуту он вернулся обратно со свернутым в трубку листом бумаги.
— Посмотрите, господин Марлоу, — значительно более мягко обратился он ко мне, разворачивая его, — это ваш рисунок. Я взглянул на то, что он мне показывал и увидел копию, которую когда-то сделал по требованию Генри, и в этот раз как и прежде я испытал что-то похожее на безотчетную неприязнь перед этим изображением, выведенным моей собственной рукой.
— Да, мой, — сказал я.
— Этот рисунок был обнаружен в руках убитого, вы понимаете, что это значит?
— Нет.
— Я бы хотел получить от вас некоторые разъяснения. Кто принес вам оригинал?
— Шеффилд.
— Вы знаете, что здесь изображено?
— Нет, я не интересовался тем, что делал для него, это была механическая работа.
— Очень напрасно, — он покачал головой, — это было вашей ошибкой. Это схема Висты.
Я замер, глядя на рисунок.
— Как Висты? — Переспросил я.
— В коридоре много комнат, но вход только один, господин Марлоу, вы сомневаетесь?
— В чем, простите? — произнес я, подумав, не сон ли это. Но все вокруг было до ужаса реальным, чашки с недопитым кофе, смятые окурки в черной пепельнице, и Хайнц не был фантомом.