— Я хочу заказать «Ацтеков», «Черную магию», — и, повернувшись ко мне, добавила, — для тебя Стэн.
— Спасибо, — коротко ответил я. Бармен посмотрел на каждого из нас по очереди и ответил:
— У нас уже был заказ, ваш будет вторым.
— ОК, — ответила девушка и, допив коктейль, сказала мне — будешь меня учить в бильярд играть, а?
— Для этого и пришли, — отозвался я и подал ей руку.
Мы выбрали стол, и я начал объяснять Виоле, как следует держать кий, чтобы удар был не слишком сильным и не слишком слабым, как следует выбирать наилучшую позицию для удара, правила игры, возможные отклонения от них и все, что тогда только приходило мне в голову. Она слушала очень внимательно, копировала каждый мой жест и проявляла редкие способности, а я чувствовал, как постепенно глаза мне начинает застилать туман. Я беспрерывно курил, чтобы скрыть свое безумное волнение. Мы начали играть.
— Подожди, — сказал я, останавливая ее, — мы должны договориться, на что играем.
— А просто так нельзя? — со всей серьезностью спросила Виола.
— Нет, — соврал я и улыбнулся.
— Тогда давай на поцелуй, — предложила она.
— Нет, это не то, — возразил я, — ставкой будет тайна.
— Какая? — недоумевая, спросила девушка.
— Твоя или моя, кто проиграет, тот раскрывает другому самую важную тайну своей жизни, у тебя есть тайна?
— Сейчас подумаю, — задумчиво проговорила она. — Да! Есть, но я на нее играть не буду, — она отрицательно покачала головой.
— Хорошо, — сказал я, — тогда мы будем играть на мою тайну, если ты выиграешь, то я тебе о ней расскажу, если — нет, сама понимаешь.
— Давай, — воскликнула она, и глаза у нее загорелись.
Мы начали играть. Бармен с интересом следил за нами, и тут раздались первые аккорды «Черной магии». Когда я услышал голос Криса, у меня задрожали руки. Я наклонился, прицеливаясь, и вдруг поймал на себе внимательный взгляд Виолы. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Тэн, что с тобой? Ты что, плачешь?
Я положил кий и поднес руку к глазам, они были полны слез, я не понимал, что со мной твориться.
— Извини, — сказал я ей, — я сейчас вернусь.
Я проиграл партию. Но, кажется, Виола совсем не гордилась своей победой и даже великодушно сказала:
— Если не хочешь, я не настаиваю, ты можешь мне не рассказывать.
Мы выпили еще по коктейлю и ушли. На улице совсем стемнело, на часах на здании городского банка было одиннадцать.
— Виола, — сказал я, обнимая ее за плечи и медленно бредя с ней по улицам, — я должен тебе это рассказать.
— А это настоящая тайна? — спросила недоверчиво.
— К сожалению, да, — ответил я, — а теперь послушай, — ты говорила, что плохо помнишь своего отца, да? — она кивнула, — я знал твоего отца, я был его учеником, он преподавал в университете в Манчестере, он ведь был художник, ты знаешь об этом?
— Нет, — она изумленно смотрела на меня, — не знала.
— Он преподавал, он был моим учителем и я… — я внезапно замолчал, осекшись на полуслове.
— Чего, чего, — она дернула меня за рукав.
— Мне очень нравился твой отец, Виола, я им восхищался, но в результате он обратился ко мне с просьбой, я готов был для него сделать все, что угодно. Я выполнил его просьбу.
— Какую? — спросила она с детским интересом.
— Я не могу тебе этого объяснить, это было слишком запутанное дело, я и сам не знал всех его деталей, я должен был только передать бумаги. Я делал это несколько раз, но в один прекрасный день твой отец сказал мне, что его должны арестовать, а мне необходимо уехать, все бросить, никому ничего не говорить, уехать немедленно. Я это сделал, и в следствии всей этой истории оказался здесь. Твой отец был арестован и приговорен к пожизненному заключению, вы об этом не могли знать, поскольку дело не разглашалось, а имя твой отец поменял, его фамилия была не Тиздейл, а Уиллис. Его приговорили к пожизненному заключению, я не уверен, что это точно, но потом я в этом убедился. Виола, твой отец умер в тюрьме, во время того пожара, о котором тогда говорили в новостях, помнишь, когда ты мне позвонила.
Девушка шла молча, держа меня за руку, опустив голову, как ребенок, который не понимает, чем он провинился. Я остановил ее и заставил взглянуть на меня.
— Почему ты молчишь?
— Тэн, ты ведь шутишь, ты это придумал, да? — спросила она с надеждой, разрывавшей мне сердце.
— Нет, я не придумал, я рассказал тебе то, что обещал, — возразил я, — и самое страшное в этом во всем, то, что я напрасно послушал твоего отца, я напрасно уехал из дома, я думал, что меня разыскивают, а меня никто не искал, и все, что я делал, я делал зря.