Мы двинулись в лес. Апрельская лунная ночь наводила меня на мысли о кошмарных снах. Мне было трудно поверить, что я тащусь по лесу за рок-звездой с коробкой в руках и даже не могу объяснить себе толком, куда и зачем я иду. Мы прошли довольно далеко вглубь и наконец вышли на поляну с озером посередине, впрочем, это было не озеро, а небольшой пруд с беседкой на берегу. Мы вошли в беседку и поставили свою ношу на скамейку.
— Люблю сюда прикатить ночью, — заметил Харди, — это очень спокойное местечко.
— Да, — согласился я без энтузиазма. Он сел прямо на пол беседки и открыл шампанское, причем так, что оно окатило его с головы до ног, — черт, нагрелось в машине, — выругался он и поставил бутылку на пол. Я смотрел на него в полном недоумении.
— Садись, — велел он, и я счел, за благо последовать его приглашению, чтобы у него не возникло подозрения, что я шокирован его действиями.
— Ты сегодня будешь пить, — продолжал он с неистребимой настойчивостью, — за то, как ты мне жизнь спас, тогда на шоссе.
— Ты еще помнишь? — удивился я.
Его это замечание явно оскорбило.
— Я такое не забываю, не в моих правилах.
— Я бы и поесть не отказался, — я действительно внезапно почувствовал, насколько сильно хочу есть.
Крис открыл коробку и достал что-то запечатанное в вакуумную упаковку, это оказался копченый угорь, затем последовал французский сыр, языки и уже остывшие креветки, все это съедалось с крошечными, но невероятно аппетитными булочками и обильно запивалось шампанским, а после еще выкуривались две сигары. Я не чувствовал, что пьянею. Я вспомнил, что мне рассказывала Виола о жизни Харди, о том, как он вырос в рабочих кварталах в многодетной семье, как с удовольствием журнальные хроники переписывали друг у друга рассказы его тогдашних друзей об их драках, бродяжничестве и безграничной нищете. Было понятно, почему его понесло в лес и почему он сидел на полу. Я как-то освоился с ситуацией и стал с любопытством разглядывать моего компаньона в тусклом лунном свете. Он курил, глядя на меня пристально, и в тоже время в его глазах временами появлялось что-то отсутствующее.
— Крис, это правда, что твоя мать была правнучкой какого-то индейского вождя?
Он отчаянно засмеялся на мой вопрос, и протянул мне сигару, за которую только что принялся.
— Нет, это легенда, — ответил он, — но она была индианкой.
— Ты ее помнишь? — снова спросил я.
— Очень смутно, помню, она болела, а я все время хотел найти лекарство, чтобы ее вылечить.
— А твои братья и сестры, ты с ними видишься?
— Нет, а зачем? — холодно спросил он, и меня мороз пробрал от этого тона.
— Я так просто спросил, — ответил я в оправдание своего любопытства.
— Тебе действительно нравится моя жена? — спросил он с тревогой, свидетельствующей о том, что открытым он этот вопрос не отставит.
— Мне как-то все равно, — ответил я искренне.
— Я могу тебя с кем-нибудь познакомить — предложил он.
— Нет, не надо, — поспешно отказался я.
Мы сидели на полу беседки друг напротив друга, и я чувствовал какую-то пугающую ирреальность всего происходящего. Стояла сырая апрельская ночь, на удивление тихая. Деревья вокруг были блестящие и мокрые.
— Почему ты не говоришь о моих песнях? — спросил Харди то ли с обидой, то ли с претензией.
— Я хотел спросить об одной — «Змеелов». Это твоя?
— Да, — ответил он с гордой улыбкой, — ну, кое-что Грэмм добавил, — сознался он неохотно.
— Мне очень нравится, — сказал я, затягиваясь в очередной раз от его сигары, — ты бы мог весь альбом сделать в этом стиле?
— Наверное, — он пожал плечами, — но лучше, когда все разное, а что еще тебе нравится?
— Много чего, но «Змеелов» больше всего, — настаивал я.
— Я что-нибудь сделаю похожее специально для тебя, — сказал он, и я почувствовал, что мне его обещание польстило.
— Я хочу тебя спросить, — заговорил я после паузы, — почему ты приехал тогда, после концерта?
Он посмотрел на меня пронзительно, почти мрачно, и нахмурился.
— Да так, просто захотелось поболтать, — небрежно ответил он, — а ты?
— Я вообще-то по делу, — нашел я хороший предлог сменить тему, — хотел предупредить тебя быть поосторожнее.
— Это тоже из гороскопов? — он усмехнулся и глотнул шампанского.
— Может и так, но это значения не имеет, — ответил я, понимая, что мои слова он всерьез не воспринимает. Меня охватила досада на самого себя.
— Я никого не боюсь, мне плевать, что там они думают и пишут, — заговорил Харди, повысив голос, — я всегда бил морду тем, кто мне не нравился, а почему я не должен этого делать, если хотят, пусть попробуют ответить, а я посмотрю, что получится, я вообще люблю драки, а ты, небось, нет? — он посмотрел на меня с некоторым, как мне показалось, презрением.