Бобби как-то подозрительно хрюкнул, Крис тут же воззрился на него с негодованием, он не хотел, чтобы его самоуничижительный спич подвергался осмеянию.
— Ты не смейся. Все правильно. Просто он брезгует мной, что ли. А я… Бобби, я скоро свихнусь. Я вообще ни о чем, кроме него, думать не могу. Со мной никогда в жизни такого не было. Может, мне ему денег предложить?
— Не стоит. — твердо ответил шофер.
— Нет, ну я понимаю, была бы баба. Заехал бы я на женщине. Знаешь, мне с Мерелин тоже казалось, что я влюбился. И с Эмбер. Все как надо. Но чтобы я так съехал на парне… Я просто поверить в это не могу.
Бобби пожал плечами. Крис тяжело вздохнул и закурил. Ему немного полегчало после этого страстного монолога.
— Ладно, — сказал он — валяй в «Клетку», выпью, потанцую, может, бабу сниму.
Внезапно Бобби посмотрел на него пристально и жестко.
— Нет, — сказал он. — ты это брось. Ты совсем рехнешься. Подожди. Может, все переменится.
— Почему ты так думаешь? — Крис жадно смотрел на Бобби, как будто он мог принести ему Стэна на блюдечке.
— А ты подумай сам. Ты говоришь, что ему скучно с тобой. Но он продолжает приходить. Если ты думаешь, а здесь, я уверен, что ты прав, что ему плевать на твои деньги и славу, то зачем он ходит? Может, он вовсе и не так плохо относится к тебе, как ты думаешь.
— Ты правду говоришь? — пролепетал Крис, у которого даже пот на висках выступил от возбуждения.
— Я говорю, сам подумай. Стал бы он с тобой таскаться, если бы ты ему не нравился.
— А почему он тогда ничего не говорит мне? Он, что, не видит, что я по нему с ума схожу?
— Может и не видит. — пожал плечами Бобби.
Крис отвернулся и, глядя в окно, переваривал информацию.
— Ладно, — сказал он, — давай к Джимми. Может, удастся поработать, а то он меня скоро сожрет. Я ведь вообще ничего делать не могу.
Бобби улыбнулся и начал разворачивать машину.
Ночью Крис Харди встал и, как был голый, подошел к огромному панорамному окну в спальне. Он измучился от невозможности заснуть, простыни казались ему слишком горячими от его пылающего тела, он задыхался. Сегодня он действительно поехал к Джимми, гитарист очень обрадовался и Крис, сделав над собой титаническое усилие, смог выдавить из себя какую-то имитацию деятельности. Впрочем, Джимми было достаточно и этого. Потом они поехали в «Клетку», выпили, потанцевали, Джимми снял прелестную белокурую девушку с карими глазами и черными, как сажа, ресницами. А Крис так и не смог заставить себя последовать его примеру. Теперь он жалел об этом. Он стоял и смотрел на огромный сверкающий город, расстилавшийся у его ног. Он уже покорил его, но теперь это казалось совсем не важным. Где-то в этом городе был Стэнфорд Марлоу. Он спал, читал или занимался любовью, но что бы он не делал, он делал это без Криса. И Крис не знал, на что сейчас смотрят его светлые колдовские глаза, чего касаются тонкие пальцы, он был непричастен к его жизни, он никак не участвовал в ней, и осознание этого резало Криса, как нож.
Крис стоял у окна, бездумно глядя на россыпь красных, золотых огней, его губы шевелились, он твердил про себя имя Стэна, называл его какими-то неловкими ласковыми словами, представлял себе, что он сможет коснуться его, поцеловать, прижать к себе, от этого у него голова начинала идти кругом, ноги слабели, и наконец, уже не выдерживая этого жуткого огня во всем теле, он опустился на колени и мастурбировал, пока оргазм не взорвал его тело изнутри, как бомба. Крис прислонился лбом к стеклу, по его щекам, впервые с пятилетнего возраста, покатились теплые ручейки слез. Он плакал беззвучно, плечи его тряслись, отчаяние было таким глубоким, что он готов был умереть. Но слезы кончились, он оттер рукой лицо и пошел в постель. Измученный до предела, он заснул сразу, но отчаяние преследовало его и во сне.
Дневник Стэнфорда Марлоу
Крис ждал, как обычно, у обсерватории. После нашей последней встречи я с трудом убедил себя, что все идет, как надо и ничего особенного не происходит. Я просто выбросил из памяти досадный инцидент в клубном туалете и успокоился. Когда я сел рядом с ним на заднее сидение, я вновь со всей отчетливостью ощутил, что случись в тот раз даже что-нибудь более неприятное и неожиданное, я бы все равно не отказался от встречи с Харди. Я сам себе не мог объяснить, что именно вынуждает меня продолжать делать то, что я делаю, точнее, я не хотел себе этого объяснять, как человек, стоя на краю пропасти, не хочет опустить глаза.
— Я, знаешь, что подумал, ты ведь художник, — заговорил он, когда мы проехали несколько минут в полном молчании, — ну, я тебе покажу такое место, квартира-музей, это посмотреть стоит.