— Мы хотим друг друга, разве этого не достаточно? Я тебя не выдам, я сам имел проблемы с полицией, оставайся со мной, со мной лучше, чем с этим паршивым астрологом, — он крепко сомкнул руки на моей пояснице.
Я молчал.
— Я решил, что пересплю с тобой и забуду, — продолжал он, — я об этом еще тогда в первый раз подумал, я тебе и кольцо дал, чтобы ты пришел. Как в сказке, которую мне мать рассказывала.
Меня не удивило его признание, я ожидал и худшего.
— Когда я рассказал Бобби, он меня понял, даже сказал, что и сам бы не отказался, если бы не его работа. Я после Мерелин на женщин смотреть не могу, но от парней, которых мне Элис находила, мне всегда блевать хотелось. Она мне говорит, надо поддерживать имидж, а там вороти что хочешь, а я не понимаю, неужели, мой голос ничего не стоит без баб, записали же нас, когда никто и не слыхал о Крисе Харди, вот дерьмо, — он продолжал свою тираду, а у меня появилось безмерное чувство собственной греховности, как будто я был повинен в инцесте.
— Ты не уйдешь? — в его неожиданном вопросе была и мольба, и угроза.
— Бесполезно говорить об этом, я сам ничего не понимаю, — ответил я, — ничего.
Было четыре часа утра, начинало светать. Крис спал крепко, сжимая меня в объятиях, и положив голову мне на плечо. А я лежал, за все время так и не сомкнув глаз, стараясь унять дрожь во всем теле. Я аккуратно переложил голову Криса на подушку и, разомкнув его руки, поднялся с постели. Больше всего на свете я боялся разбудить его. Я смотрел на него, голого, лежавшего в сиреневатом свете майских сумерек, и мне было так страшно, как не бывало прежде. Это было все, о чем я тайно мечтал, чего боялся, что ненавидел в себе и чего постоянно стыдился с того самого момента, когда во мне вообще пробудилась способность сохранять воспоминания. Я ненавидел его за то, что он сделал, а сравнить я это мог с чувством человека, перед которым открывают люк самолета и выталкивают его вон, даже не поинтересовавшись есть у него за спиной крылья или, на худой конец, парашют. Все тело ломило от боли, болела поясница, плечи, спина, но страшнее всего была боль чуть ниже груди, в области солнечного сплетения, там словно лежал раскаленный кусок железа.
Я оделся на скорую руку и тихо, стараясь не шуметь, покинул квартиру. Когда я оказался на улице, город уже просыпался, по улице летели машины, кое-кто гулял с собакой, в общем все было как обычно, но все, что еще вчера я воспринимал как часть себя, неважно, приятную или нет, теперь казалось мне настолько чужим, что я подумал о чувствах инопланетянина вдруг обнаружившего себя в совершенно чужом ему мире. Пройдя квартал, я вдруг почувствовал себя невыносимо дурно, я прислонился к стене и достал из кармана пачку сигарет. Курить я не мог и поэтому продолжал стоять с пачкой в руке до тех пор, пока ко мне не подошел какой-то парень в красной футболке и не спросил с явным состраданием:
— Ну, как пробрало, да? Знаю, знаю, — он замахал руками, — со мной тоже бывало, дай закурить, а?
Я молча протянул ему сигареты. Он взял всю пачку достал одну и закурил, а остальное протянул мне. Я иступлено замотал головой, от одного вида сигарет у меня начинались позывы к рвоте. Он покачал головой понимающе.
— Ты вот чего, знаешь, — наставительным тоном начал он, — сейчас не жри, и колес больше не глотай, тебе надо коньячку с чесноком, как рукой все снимет. Знаю, я эту байду, пройдет.
Я кивнул в знак обещания, что непременно приму коньяк с чесноком и умоляюще посмотрел на него, надеясь, что он поймет, как мне хреново и как я хочу, чтобы он валил отсюда к чертовой матери.
— У меня тут тачка стоит, хочешь, подброшу, — предложил он.
— Хорошо, — ответил я и сам еле расслышал свой голос.
Я пошел за ним к обочине дороге, где стояла редкого вида заезженная Volvo вся облепленная рекламными наклейками. Мы сели, и я кое-как пояснил ему, куда меня следует отвезти. Пока мы ехали, он в подробностях изложил мне весь грандиозный опыт своей жизни, включая все известные мне наркотики, и назвав еще целый ряд тех, о которых я узнал от него впервые.
— Я сразу понял, от колес тебя сплющило, — компетентно заявил он, руля одной рукой а другой беспрерывно продолжая курить. — ты не бойся, от них коньки не отбросишь, вот игла — дело другое и то не на все сто, ширяться надо грамотно.
Он подкатил к самому входу в дом.
— О! — Воскликнул он с удивлением оглядывая мое место жительства. — Ты что, при бабках? А я думал ты так снимаешься, чтоб принять.