Я проснулся ночью от шума и какой-то ожесточенной возни вокруг. Крис рылся во всех углах и ящиках, по ходу дела вываливая на пол все их содержимое, посреди комнаты уже образовалась внушительных размеров пирамида, состоявшая из моих книг, коробок, одежды, каких-то странных предметов, напоминавших части музыкальных инструментов, и еще черт знает какой мелочи.
Я наблюдал за ним, пытаясь понять, что он делает
— Мать твою, да куда же он подевался! — в отчаянии крикнул он наконец и повернулся ко мне.
— Ты не видел его? — спросил он, — мой браслет, я его всегда надеваю на выступления, провалился как сквозь землю.
— Какой браслет?
— Ну, обычный медный, мой талисман, на нем еще надпись была по-арабски.
Я припомнил, что действительно неоднократно видел на нем браслет, широкий, медный с выгравированной надписью.
— Чего ты из-за него так психуешь? — поинтересовался я.
Крис посмотрел на меня с возмущением, как я мог не понимать, что этой вещью он дорожил больше, чем своим роскошным лимузином.
— Я не могу без него выступать, вот черт! — он снял футболку и швырнул ее в кучу. — Ну и дела, Тэн, что ты смотришь?
У Криса привычка раздражаться на то, что я смотрю на него в моменты его дурного настроения.
— Ладно, завтра скажу Марте, чтобы заказала мне новый, только жаль, я так и не узнал, что на нем было написано.
— Не все потеряно, — возразил я, — дай мне лист бумаги и карандаш.
Крис порылся в куче хлама и подал мне то и другое.
У меня всегда была отличная зрительная память, я запоминал в точности даже те изображения, смысла которых не понимал и не знал. При определенном усилии я мог восстановить в памяти и эту надпись на браслете.
— Ну вот, — я подал ему листок, — оно?
— По-моему, да, — ответил Крис и посмотрел на меня в изумлении, — А ты знаешь, что это значит?
Я рассмеялся.
— Я не знаю арабского, — пояснил я, видя, что мой смех задел его самолюбие, — а вот ты просто невероятный осел, носил браслет, на котором неизвестно что написано.
— А что тут такого? — он не понимал смысла моего замечания.
— Крис, понимаешь, — пояснил я, — нельзя носить на себе непонятные знаки, их смысл может быть враждебен, он может приносить несчастье, но в твоем случае тебе просто повезло.
— Ну, так я завтра скажу Марте, чтоб узнала, что это значит, — принял он разумное решение, что вызвало у меня очередной приступ смеха.
От мысли написать его портрет я не отказался. Но ему пришла в голову другая, более ненормальная идея, чтобы я сделал ему татуировку. Мне это показалось дикостью, но Крис просто помешался на этом. В конце концов, он меня познакомил со своим знакомым, специалистом по этого рода искусству. Я научился довольно быстро и, наконец, счел себя достаточно компетентным.
— И все-таки я тебе советую, обратись к специалисту, — порекомендовал я ему.
— Нет, это должен сделать только ты, — возражал он с упрямством, пока мы завтракали.
— Знаешь, такое впечатление, что я должен делать татуировку не на твоем левом бедре, а на твоей бессмертной душе.
Крис вдруг стал мрачным, как туча, и сказал:
— Никто не знает, где она находится.
Я не выдержал и начал безумно хохотать, но он не смеялся. Мне хотелось съязвить на его счет, но я передумал.
— Ну ладно, я был гравером, дизайнерил гороскопы, теперь возьмусь за твою задницу.
Он не ответил на это ни улыбкой, ни как-либо еще. И я решил перевести разговор в более конструктивное русло.
— Что ты хочешь, чтобы я изобразил?
— Вот этот знак, — он взял со стола обложку будущего диска указал мне на какой-то символ. Рисунок был довольно сложный, и к тому же уменьшить его в масштабе было проблемой.
— Нет, это не пойдет, — сказал я.
— Это диск «Chambre Ardente». Ты обязательно это сделаешь.
— Ты что, придурок, — я не выдержал и повысил голос настолько, что сам слушал себя с удивлением, — ты просто кретин, Крис, где ты только выкопал этот бред, зря я с тобой связался. — Я ушел в комнату и заперся на ключ.
Мне было стыдно за свою грубость, но я понимал, что он собирается, как ребенок, поиграть в очередные игрушки, а мне это не нравилось. И зачем я только пообещал сделать эту чертову татуировку. Крис уехал, даже не постучавшись ко мне. Я просидел весь день в одиночестве, наконец, уже за полночь я услышал, как подъехала машина. Мне было тоскливо, но на балкон я не вышел. Крис вернулся злой, как собака, после ссоры со мной петь он обычно не мог. Я вышел к нему навстречу и сказал:
— Я еду домой.