Если бы не Элис. О ней я не могу сказать ничего хорошего, хотя Крис и уверяет меня, что это «женщина с головой и к тому же очень надежная». Она стала его имиджмейкером случайно, так он меня уверяет, я же подозреваю, что то, что он считает случайностью, ею было заранее задумано и просчитано. Ее привел знакомый Криса, после концерта в K***. Это женщина среднего роста, брюнетка, всегда элегантно одетая, но почему-то, как правило, в серое. Ей лет тридцать и, насколько я понимаю, она давно, сильно и безнадежно любит Криса. Но любит не так, как это бывает с неразделенным чувством у женщин, а с какой-то скрытой, очень глубокой агрессивностью. Я замечал, что она единственная, кому позволяется говорить Харди колкости, кроме меня, разумеется, но в отличие от нее, я это всегда делаю наедине. Впрочем, ее нападки носят объективный характер. Меня она явно ненавидит и обращается со мной очень почтительно, но прецедент все же имел место.
В доме есть огромная столовая, специально для торжественных обедов и, когда была записана первая часть альбома, Крис всех пригласил отметить это. В столовой целую стену занимает огромный роскошный балкон в венецианском стиле, он увит виноградом и какими-то экзотическими вечно цветущими растениями. В общем, место безупречно подходяще для созерцания окрестностей, особенно на закате, с него видны старые, уже ставшие декоративными ветряные мельницы, и для окончательной идиллии не хватает только маленького стада овечек с пастухом и флейтой. Ночью же покрытые мраком холмы напоминают мрачные пейзажи Розы, под усыпанным звездами августовским небом.
На ужин в результате должны были собраться Марта, менеджер по, так сказать, бытовым вопросам, Элис, группа, я, Крис и еще человека три из тех, кто помогает раскрутке диска, представители от своего босса, с которым и был заключен контракт. Даншен получил приглашение, но отказался из-за каких-то неотложных дел. В последнее время я вообще с ним редко сталкивался. Все обещало быть весьма пристойным. Крис оделся просто, без претензий, джинсы и футболка и, разумеется, свой браслет «девственницы», как я именую его втайне от него, и который я терпеть не могу, больше, чем его ремни с пряжками от Каррерас.
А вот Элис всех поразила. Она была на этот раз не в сером, а в красном платье, с высокой прической из блестящих темных волос, яркая, как звезда, но по-прежнему отталкивающая. Когда все уселись за стол, я подумал «И что это нашло на Криса, что он решил дать такой благопристойный прием вместо нормального дебоша в каком-нибудь клубе?». Ребята от босса оказались любителями анекдотов, развязными, но свое дело знающими, все много пили, спорили черт знает о чем. Я сидел по левую руку от Криса, рядом со мной сидела Элис. Крис ожесточенно обсуждал чей-то проект и все время хохотал, пытаясь то ли завести, то ли вывести из себя одного из парней от босса, все шло как надо. Те, кто хотел, потихоньку разбредались из-за стола и перемещались в соседние комнаты, где подавалось кофе и небезызвестные сигары. Я вышел покурить на балкон. Я, вероятно, никогда не смогу забыть то странное чувство, которое охватило меня при виде мира, объятого мраком ночи и тишиной, такой глубокой, что ни один листок на деревьях не шевелился, залитый светом, шедшим сквозь множество стеклянных дверей. Призраки мельниц на горизонте стояли торжественно и одиноко. Я вдыхал пьянящий запах цветов и курил, и снова меня посетило странное чувство, что, быть может, все это только сон, а на самом деле утром мне предстоит проснуться в своей комнате и услышать за дверью голос сестры: «Тэн, хватит спать, кофе готов, он остывает». Я услышал, как кто-то быстро прошел за моей спиной, и оглянулся, на балкон вышла Элис. Мы посмотрели друг на друга.
— Позвольте мне прикурить от вашей сигареты, — обратилась она ко мне, доставая из пачки длинную тонкую сигарету и зажимая ее зубами.
Я протянул ей сигарету.
— Вы меня недолюбливаете, Тэн, не так ли? — спросила она, глядя на меня пристально и при этом улыбаясь.
— С чего вы взяли, — возразил я, — мне все равно.
— Я вам не верю, — продолжала она, — вы думаете, я предвзято отношусь к вам из ревности? — она подняла свои длинные тонкие брови.
«Она умнее, чем можно было ожидать, еще умнее, чем я думал», — заметил я про себя.
— Знаете, чего мне до сих пор не понятно, — говорила она, — мне непонятно, как вы, а вы ведь художник и человек со вкусом, я в этом не сомневаюсь, могли опуститься до того, чтобы стать его игрушкой.