Время это относительность, с помощью которой мы отслеживаем изменения, и единственное, что неизменно, это смерть.
Поэтому, что бы не происходило в государстве, это всегда тенденция. Еще раз, изменения — неизбежны. Либо в лучшую сторону, либо в худшую. Это так себе открытие. На бытовом, чувственном уровне, люди это понимают всегда. Не бывает стабильности или застоя — это всегда признак деградации. Просто это деградация, которая пока не явная, такой период, пока нет бросающихся в глаза последствий.
А тенденция в Советском Союзе 1941 года была такова, что в нем хотелось жить. Искореженные упрощенными картинками из телевизора, мы забываем что мир сильно изменился с начала века. И если сейчас показать то, как советские люди умываются из тазика, то это однозначно трактуется как дичь и отсталость. Но для 1940-х это просто быт. Из тазика умывались примерно все, не считая узкой прослойки потомственной знати с вековыми традициями. Даже успешный американский бизнесмен, вроде Аль Капоне, умывался по утрам из тазика, как и все остальные люди. С той лишь разницей, что ему, возможно, поливают воду из кувшинчика и тазик серебряный. Ну нету еще современных раковин, как нету повсеместно водопровода. Поэтому многие детали быта советских людей того времени, это не показатель бедности и отсталости, а отпечаток времени. Плохо люди жили раньше, сильно хуже чем сейчас — обои на стенах и занавески на окнах, это признак невероятной роскоши для простого, трудящегося человека. У Чехова например, такого не было.
И если смотреть именно на тенденции, то тут Советский Союз был весьма привлекательным для жизни государством.
Да, после восьмого класса образование все еще было платное, но в то же время уже было очевидно, что государство смогло организовать жизнь так, что люди могли получить образование при некотором усердии. Была уверенность в том, что если ты работаешь, то ты не будешь голодать. Больше того — неслыханное для того времени дело — если ты не работаешь, то ты можешь рассчитывать на социальные выплаты, хоть и с определенными оговорками. Люди перестали бояться будущего, и даже напротив, смотрели в него с оптимизмом. Простой грузчик из Караганды мог ожидать, что его дети получат образование и станут инженерами, учителями, врачами. Это не было нормально или привычно, но медленно становилось образом жизни. Боюсь мы скоро заново научимся ценить образование — удивительно дорогую вещь.
С каждым годом жизнь становилась лучше — повышались зарплаты, расширялась соцобеспечение. За несколько лет до войны, всем людям (старше 55 для женщин, и 60 для мужчин) были введены денежные пособия по старости, на которые можно было жить. Это происходило на глазах у тех, кто при царе видел голод и смерть даже молодых людей, которые просто заболели и не могли работать. Пенсии — немыслимое, невозможное дело, просто раздача денег всем. Вот реально, в это не могли поверить. Американцы рассказывали про пенсии в СССР у себя на родине, где как раз был разгар Великой Депрессии и в газетах печатали вопиющие случаи смерти от голода детей у витрин кондитерских магазинов. И американцы своим же соотечественникам не верили, что бывает так, что деньги просто раздают. Тем более государство, в которое еще в 1930-х из Америки шли тонны и тонны продовольствия (гуглить Америка́нская администра́ция по́мощи (АРА)), потому что Советская Россия страдала от голода. Впрочем, как только американцы поверили, то начался великий поход против коммунизма — но это другая история.
В 1930-х в СССР начали вводить шестичасовой рабочий день. Но в 1940-м, перед лицом надвигающейся войны, это было отменено. Как ожидалось — временно.
Люди жившие в СССР перед войной — поколение уверенное в своем счастливом будущем, и в великом будущем их детей. Они жили в ярком, сочном, цветном мире, в котором были недостатки, но была и уверенность, что дальше будет лучше. У каждого призванного советского солдата было то, ради чего стоит жить. Они видели, что с каждым годом сама жизнь становилась все лучше и лучше. У них была жизнь. И будущее, в котором хотелось жить.
И шагая в черное пламя войны, они словно погружались в темноту, которая поглощала все то светлое, что было у них. Часто это был шаг навстречу смерти. И русские люди сражались так отчаянно именно потому, что у них было, что терять. Но ненависть и война — не были их жизнью, не отражали их мысли, надежды, желания. Поэтому советские солдаты это всегда люди, прошлое которое скрыто в темноте за их спинами. Все то, что составляло их жизнь, их суть — осталось там, за этой тьмой, в светлом и радостном «до войны». Они пребывали в безвременье, в нигде, отлученные от дела и профессии, от близких, от любимых — от всего, что только и было ими. Вправляя свою судьбу в судьбы миллионов, выковывая их в одну, единственную судьбу. Судьбу великого народа. Не отказываясь от себя, а жертвуя собой, вливая себя в единую силу, что сломит страшного Врага.
Каждый человек уникален. Каждый человек это целый мир. Некоторые люди красивы, другие умны, третьи остроумны — но это только блики на поверхности целого океана души. И, если человек позволит, то по этому океану можно путешествовать всю жизнь и все равно открывать все новое и новое. Ничего из этого не нужно на войне. Чтобы не делало тебя тем, кто ты есть, на могиле напишут только имя и звание.
Солдаты Великой Отечественной Войны не были безликими и забитыми статистами. Они были яркими, многогранными, сильными личностями. Но приходя на Священную Войну, они оставляли все, что у них было, за своей спиной, и старались не оглядываться. Потому что сожаление и страх мешали в их жестокой работе.
Только самые яркие, светлые чувства любви к родителям, детям и любимым тянулись тонкими светлыми нитями к солдатским сердцам, оставляя надежду что потом, в светлом «после войны», схватившись за эти нити привязанностей, можно будет вытянуть себя из черной тьмы обратно к свету. Обрести себя заново. И снова жить счастливо. Под мирным небом и с безоблачным будущим.
И миллионы советских людей отдали все, даже свою жизнь, за это будущее. Если не для себя, так для своих детей. Ведь они точно знали — будущее обязательно будет прекрасным, надо только выдержать Войну.
Именно это дало советским солдатам силы выстоять в самые трудные годы войны.
У каждого из этих миллионов людей была жизнь, которую хочется прожить. Но они оставили её, уйдя на войну. Поэтому так безлики их гранитные лица на памятниках. Поэтому так одинаковы долгие строки имен на братских могилах. Они шагали в огонь Священной Войны и он оплавлял их, превращая их из самых разных людей, в одинаковых солдат Родины, единых в своем желании победить.
Они сражались и умирали, завещая свои несбывшиеся мечты и счастье нам.
* * *
Там, в далеком 1943 году, перед лицом надвигающейся смерти, Иван Вернигоренко выпрямился во весь рост, укрепился на скользком склоне и не кланяясь пулям, занес над головой искореженный тяжелый кусок металла. И, под свист немецких пуль вокруг, ударил по стволу немецкого пулемета. И снова. И снова. И упал Иван только когда дуло поддалось, и согнулось. Он не видел как в башне откинулся люк, и оттуда высунулся командир немецкой самоходки с автоматом — убить наглого русского. Немца тут же упокоили метким выстрелом в голову — товарищи прикрывали Ивана как могли. Как только танковый пулемет захлебнулся и замолчал, гвардейцы контратаковали.
На огромных, необозримых и с самолета, полях сражений Второй Мировой, где даже залпы орудий измеряются в тоннах, а человеческая жизнь меньше чем самая малая боевая единица, сталкиваются огромные массы людей и боевых машин. И место для имен остается только на могилах. И невозможно представить, что горстка храбрецов может изменить течение такой титанической битвы.
Но именно так, горсткой людей с несгибаемой волей к победе, и менялся ход истории.
В 16:00, в штабе Манштейна приняли доклад 6-й танковой дивизии. Штатно и спокойно записали отчет, распечатали на машинке, доложили штабным офицерам. Возможно, даже сам Манштейн склонился над картой, и нашел населенный пункт, фигурирующий в докладе. Его пересекали шоссе и железная дорога Лозовая — Харьков. В центре этого села находился железнодорожный переезд, через него шла грунтовая дорога из Краснограда на Харьков. За южной окраиной села был еще один железнодорожный переезд. На него выходило шоссе Лозовая — Харьков. Достаточно большой, по меркам этой местности, узел дорог. Взять его было важным шагом к успеху всей операции.