А вот Ватутин наверняка не спал. Обдумывал свои приказы, строил планы, взвешивал свои решения. К этому времени он уже был уверен в направлении главного удара немцев, и то, какими именно силами они ударят.
Видел он и силы которыми располагал. Но их еще надо было собрать, сосредоточить в нужном месте. Насытить снарядами артиллерийские батареи, запастись бензином для танков. При максимальном напряжении сил и полной загрузке дорог и вокзалов, выходило у Ватутина, что контрудар он не сможет нанести раньше, чем через четыре дня.
Он не мог приказать гвардейцам 25-й дивизии держаться против танковых дивизий четыре дня. Знать и понимать возможности подчиненных войск— то, чему учатся командиры в первую очередь.
Поэтому генерал попросил у 25-й гвардейской только то время, которая она сможет дать.
Глава 2
Рубеж
Из оперативных сводок 3‑й танковой армии:
«Погода 28 февраля — 3 марта 1943 г. в зоне боевых действий была от −2º до +3º, облачность, туманы, мелкие дожди. В некоторые дни видимость составляла 500–1000 метров. Дороги на отдельных участках были труднопроходимы для автотранспорта.»
Советские солдаты в районе Харькова, март 1943-го.
Гвардии лейтенант Петр Николаевич, командир усиленного взвода 8-й роты, хоть и имел весьма ограниченные силы, но все же постарался добавить рубежу обороны хоть немного глубины.
Солдаты его усиленного взвода заняли позиции на небольшой возвышенности, вдоль железнодорожной насыпи. Позади, в 50–70 метрах, была лощина, по которой предполагалось отступить по исчерпании возможностей к обороне. Впереди большое поле, практически без укрытий, с проходящей по ней дорогой. Слева была разбомбленая станция, Беспаловка. Вернее, оставшиеся от неё невысокие обгоревшие руины нескольких зданий. Справа село, в котором заняли оборону основные силы 78 гвардейского полка.
Местность с железнодорожной насыпи хорошо просматривалась. Отдельного внимания и заботы требовала «сорокопятка». Для пушки постарались больше чем для людей. И окоп для стрельбы, и укрытие, и запасную позицию.
Первое отделение слегка вынесено вперед. Остальные два отделения были расположены уступом назад, складываясь в неровный треугольник на плане. Сердцем позиции была будка железнодорожного смотрителя. А вернее, неглубокая, но хорошо укреплённая землянка рядом с ней, в которой и поставил свой командный пункт Петр Николаевич. Впрочем, в ночь на 2-е марта, КП стало и общим домом — там спало третье отделение и оба «пушкаря».
Вокруг основных позиций взвода, ветвились ложные. Гордые, на показ, брустверы с черными от копоти палками, изображающими стволы противотанковых ружей, были устроены и на льду небольшого пруда, неподалеку.
Главное было сделано. Минные заграждения прикрыты огнем, сектора обстрела расчерчены. Но конечно, всегда есть, что сделать еще. Но увы, больше усиленный взвод 8-й роты сделать ничего не успел.
Утром 2 марта 1943 над позициями, уродливым черным вороном, повисла «рама». Немецкий самолет разведчик. Оставалось надеяться, что предпринятые меры маскировки оказались достаточны, и он накличет смерть на ложные позиции, расположенные в стороне от основных.
На это были хорошие шансы — по земле стелились туманы, а высоту «рама» держала большую. И не зря. Ведший разведку на низких высотах Me-109, глаза 48-го танкового корпуса вермахта, напоролся брюхом на слаженный винтовочный залп отходящих к рубежу Мжа кавалеристов 6-го гвардейского. Истребитель задымил, попытался набрать высоту, но рухнул. Пилот был взят живым вместе с картами. Это был 1943, время беспечности для люфтваффе уже было позади.
Утренние часы шли медленно, растянутые ожиданием. Только в 11 часов (согласно боевому донесению 179-й бригады) на дороге к селу появился передовой отряд 6-й танковой дивизии вермахта.
Это был именно передовой отряд, а не разведка. Мотоциклисты жались к броне — две бронемашины и даже танк. На технике сидел десант. Был и еще, по меньшей мере, один грузовик с пехотинцами. Это была солидная сила. Но немцы вели себя осторожно — выдвинулась вперед бронемашина, видимо с командиром отряда. Она «прокралась» вдоль складки местности, которая позволяла ей быть по большей части укрытой от возможного обстрела со стороны села, но при этом подобраться поближе. Из люка высунулся офицер с биноклем, посмотреть.
Не посмотрел. Жаркий взрыв великанским пинком подбросил немецкую технику в воздух — саперам 78-го тоже показалось, что по этой ложбинке удобно подобраться на технике к селу. И они оставили в ней пару противотанковых сюрпризов.
Взрыв послужил взводу 8-й роты командой для открытия огня. С хлесткими хлопками открыли новый счет «трехлинейки», застучал пулемет, тяжело ударили противотанковые ружья. С немецкой брони покатились в снег фигурки в белых маскхалатах.
Немцы не приняли боя, машины попятились назад, мотоциклисты лихо развернулись на пятачке. Только танк остался, огрызнулся выстрелом, послав снаряд в молчащее село.
И, словно в ответ, металлически гавкнула «сорокопятка».
Конечно, если сравнивать с длинноствольной 76 миллиметровой пушкой ЗИС-3, то «сорокопятка» со всех сторон послабее будет. И силы меньше, бьет не так точно. Вот фото ЗИС-3, на Курской Дуге.
Но расчет пушечки, сержант Комаров и заряжающий рядовой Петренко, были людьми опытными. Конечно, двое человек для пушки, пусть и всего-то полтонны весом, это маловато. Вот она, сорокопяточка, вытянувшая половину войны.
Все же маловато двое на пушку. Но Комаров и Петренко справились. Первым же снарядом попав в лоб бронетранспортеру.
Что в пушке плохо, так это то, что после первого же выстрела она себя демаскирует. Выплевывает из дула пороховые газы, а они выбивают из земли вокруг пыль и камни, и повисает это все вокруг огневой позиции облаком. По которому вражеским наводчикам стрелять — одно удовольствие. Так что, после первого же выстрела становится пушка главной целью для всех — от пулеметчиков и снайперов, до артиллерии с закрытых позиций и танковых орудий на прямой наводке. Вот и сейчас, немецкий танк засуетился, подал назад, и повел башней, выцеливая «сорокопятку».
Но Комаров хладнокровно, не торопясь, послал второй снаряд в бронетранспортер. Не нравилось Комарову, что тот не чадит. Не чувствовал завершенности. Но со второго раза Комаров почувствовал — «достал»! Бронетранспортер замер, словно обмяк, покосился. Из него начали выбираться немцы. А еще через минуту из открытых дверей потянулись вверх струйки черного дыма.
Танк увидел сорокопятку, навелся, выстрелил по ней в ответ. Взрыв лег близко, осыпав Комарова и Петренко комьями земли и грязи. Но сержанту Комарову к близкой смерти было не привыкать. Он так же спокойно послал в гущу врагов третий снаряд. В этот раз, осколочный. В лоб танку стрелять с такого расстоянии смысла не было. Не пробить. А вот пехоте «насыпать» было можно. Так что сделали что смогли. И юркнули в «щели» — специальные артиллерийские окопы, шириной сантиметров в шестьдесят. «Щели» устроены так, чтобы свести к минимуму возможность попадания в них снаряда. Стрелять из таких «щелей» было неудобно, но не для того они и делались. Вот только зарыться как следует не получилось, земля мерзлая — щели были глубиной небольшой. Это плохо.
Немцы редко промахивались вторым выстрелом. Вот и в этот раз, танковый снаряд задел бруствер, ударился о противоположную стенку орудийного окопа, и взорвался, осыпав землей пушку. Танк пострелял еще некоторое время, но испытывать судьбу не стал, сдал назад.