Для этого Гитлер дал генералам технику и оружие. Много и не хуже чем у врагов. Сама Германия — преданных и безжалостных солдат. Много и свирепее чем у врага. Генералам оставалось лишь соединить эти ингредиенты в философский камень войны — неудержимую, неотразимую мощь. И они с этим безусловно справились. Обкатали стремительные передвижения механизированных войск в Чехословакии. Закалили в огне и крови стальные клинья танковых дивизий в Польше. Отточили искусство владениями ими во Франции.
Конечно в России были некоторые заминки. Огромные просторы, сложные погодные условия. Не очень правильные приказы вождя… Но все эти стихии были преодолимы.
В самом начале войны, в мемуарах, генералы еще писали, вдобавок к вышеперечисленным проблемам, и про стойкость русских. Даже некоторые комплименты, вроде «первый достойный враг».
К 1943-му все эти признаки хорошего тона исчезли. Время заигрываний кончилось вместе с легкими успехами. Русские превратились в темную, зловещую силу. Немецкие генералы никогда не оскорбляли свои мемуары рассказами об «ордах русских, живыми волнами захлестывающих наши позиции». В конце концов, генералы писали мемуары намереваясь читать их вслух в обществе, или оставить детям. А писать про то, что их враги якобы настолько нелепы, что идут толпой на пулеметы — удел идиотов, пишущих для идиотов. А это уже профессиональная область Геббельса и покушаться на неё было бы неприлично.
В 1943-м впервые немецкие генералы стали по-настоящему интересоваться своим врагом. Немецкая разведка, не заметившая новую технику, в том числе танки, на советских парадах перед войной, вдруг оживилась. Стали выяснять технологические и производственные возможности Советского Союза, структуру дивизий, характеристики орудий, и даже узнавать имена и биографию советских генералов. И чем больше немцы узнавали о военачальниках красной армии, тем больше они укреплялись в своем превосходстве. И тем скупее становились записи в их мемуарах.
Дело не в русских солдатах, которые в подавляющем большинстве были крестьяне, со всеми вытекающими. И даже не в верховном командовании вроде Жукова, который успел походить в учениках сапожника, или Рокоссовского, побывавшем дорожным рабочим. Да, эти люди никогда не смогли бы в Германии даже ночной горшок за Манштейном вынести, (буквально, их происхождение было бы недостаточным для получения места в штате прислуги поместья Манштейнов) а теперь ведут в бой армии и даже иногда побеждают. Отчасти, это даже хорошо — какой же подвиг без достойного врага. Посмотрите вон на Наполеона, выскочка, а как талантлив. После войны, вне всяких сомнений, Ватутин, попади он в плен, наверняка бы удостоился перед смертью аудиенции у Манштейна. Для того чтобы позже, в мемуарах, появился красивый диалог. В котором Манштейн, с присущей ему солдатской прямотой, (к сожалению так и не обнаруженной мной в его насквозь лживых мемуарах, но почему то многие именно за это его хвалят, я не литератор, так что доверюсь профессионалам) наверняка проницательно укажет Ватутину на его ошибки, сможет мудро разбить оковы иудо-коммунистической пропаганды и Ватутин прозреет. Возможно, даже раскается.
И станет красивым персонажем, колоритным поверженным врагом, в истории семьи Манштейнов.
Но вот у командира 78-го гвардейского полка, Кондратия Васильевича Билютина, шансов на признание не было никаких. Родившийся в нищей семье, одиннадцатым — он должен был умереть от голода, от холода, сгинуть к своим 44-м годам, или превратиться в немощного старца от тяжелой работы. Три года церковной школы, чтобы уметь поставить крестик напротив суммы заработка в копейках — вот граница его возможностей. А если недоволен, пусть к матери своей пойдет и спросит, зачем эта дура его рожала?
После революции семья Билютиных получила землю, бывшую землю помещика которую они обрабатывали, в собственность. С землей пришла сытость и надежда. Именно тогда семья Билютиных узнала чувство постоянной сытости, столь привычное нам сейчас. Голод, вечный крестьянский спутник, отступил. Но не надолго. Местные Цапки и Цеповязы помогали семье Билютина как могли. Отняв землю, опутав долгами, свели всех в могилу. А маленького Кондратия пожалели, пригрели и стали кормить. За службу малую — пастухом. Жить бы Билютину младшему, да радоваться. Но вместо этого Кондрашка лучшей доли захотел и пошел по пути кривому. Начал с того, что вступил в местное ополчение, и воевал с бандитами. Цапки и Цеповязы тогда, прямо как и сейчас, очень любили порассуждать о твердой руке, у кого где место, кто волк, а кто барашек. Оттого, наверное, очень удивлялись, когда получали от семнадцатилетнего Кондратия пулю. Этнические и организованные преступные группировки могут существовать только в сплаве с государством — кулаки убедились в этом на собственном неприятном опыте.
Уже через два года Билютин, теперь уже грамотный, вступил в Красную Армию. За три года его помотало по всей стране — от Сибири, где в боях у безлюдных, вырезанных колчаковцами деревень, он заслужил уважение за быстрый ум и мужество, и был удостоен солдатским комитетом звания командира взвода. Потом его ждали дороги Украины, где в жестоком бою принял Кондратий в тело шесть пуль и на одном только крестьянском упрямстве выжил, выкарабкался.
В 22 года поступил в Высшую Тактическо-Стрелковую школу и после этого снова принял под командование взвод.
Дальше можно продолжать и продолжать — человек побывал даже в Туркестане. В википедии сухо расписано, как Билютин последовательно и аккуратненько, по ступенечке, поднимается по карьерной лестнице. С перерывами на обучение, с откатами назад после ранений. Не иначе как в силу крестьянского происхождения способностями не вышел, в званиях рос медленно, то и дело тратя годы на обучение. Но к 1941 году Билютин уже был майором. Проявив себя в боях под Москвой, только в 1943-м Кондратий Васильевич наконец получил новое звание и полк. В полку его звали «Батя».
Прямо скажем, не сравнится его карьера по стремительности ни с Манштейном, ни с Хюнерсдорффом. Вот что значит, экстерьером не вышел.
Трудно заподозрить в Билютине разностороннего собеседника, который мог бы обсудить перипетии Пелопонесской войны или высказать веское мнение о современном балете. Сомнительно, чтобы читал он литературу, хоть бы и то, что сейчас презрительно называется «из школьной программы». Даже если и было у Кондратия чем поделиться, ведь видел он и бесконечную снежно белую тундру, и черные пески Кара-Кума — разве смог бы он облечь это в выразительные слова интересного рассказа?
Скорее всего нет.
Ну и как из такого врага то лепить? Хоть бы инженер и врач какой завалящий в роду Билютиных — так ведь нет, 300 лет его предки грязь ковыряли. В вермахте Билютин, со всем его опытом, максимум до командира роты бы дослужился. Поскольку даже для звания капитана стоило бы иметь отцом, ну хотя бы врача.
В глазах генералов вермахта, такие как Билютин были просто оттенками грязи. Чернь, быдло, тупые крестьяне. Победой над такими людьми трудно хвастаться в гостиных приличных прусских домов. Вот и смешиваются русские в уныло-серую, бездарно давящую массой орду. А суровые и профессиональные солдаты вермахта в героической борьбе со стихией, просто захлестываются бесконечными волнами уродливых тридцатьчеверток и вопящими от ужаса недолюдьми, которых гонят в бой изверги-комиссары.
«Йохены» докладывают о своих удивительных рейдах по тылам врага, где их боевые группы истребляют русских тысячами. Но мы смотрим на силы противостоящие таким «Йохенам» дивизий, и видим близнецов 25-й гвардейской дивизии — и одной тысячи человек в них нет.
Отчеты «фон Хюнерсдорффов», а именно командиров отступающих из под Харькова танковых дивизий СС, полны драматизма и накала. В течении всего двух дней оборонительных боев они уничтожили 178 русских танков. И в самом деле, удивительное достижение, учитывая что к тому времени, во всей советской 3-й танковой армии, действовавшей на огромном фронте и не только против танкового корпуса СС, исправных танков было в пять раз меньше.