— Изумительные, — искренно поддержал Роне.
— Да, если бы люди весь свой гений, расходуемый на самоистребление, направляли на пользу человечества, мы давно уже достигли бы золотого века!
Нооме неожиданно улыбнулся и даже, как будто, застыдился.
— В этих же витринах, мой гениальный друг, вы найдете и продукты моих шалостей в часы досуга. Я разумею восковые и иные модели с живых современников, — результат моих неудачных пока работ по созданию искусственного человека. Но это — между прочим. Серьезное же мое внимание обращено, главным образом, на явления анабиоза.
Нооме дружески похлопал коллегу по плечу.
— Лет через 25, дорогой Роне, в этой области наука достигнет результатов, о которых в настоящую минуту страшно подумать. На Марсе анабиозом в данное время заинтересовались многие ученые общества и коллегии, им занимаются многие отдельные лица, основная специальность которых имеет весьма мало точек соприкосновения с проблемой анабиоза. Вот, например, председатель союза… т. е., я хотел сказать, — быстро спохватился Нооме, — наш гениальный поэт Гро Фезера является одним из моих талантливейших учеников в этой области. У него даже имеется по близости моего анатомикума свой собственный кабинет, где он занимается опытами в этом направлении и ужасно ревниво охраняет результаты своих достижений.
При имени Гро Фезера Роне нахмурился. Нооме, не замечая этого, продолжал развивать свои взгляды на анабиоз.
В это время Гени и Лейянита, по обыкновению, бродили по галлереям анатомикума, не столько с целью осмотра, сколько из внутренней потребности быть вместе.
— Здесь так много, так много замечательных фигур, что нет возможности познакомиться с ними со всеми, — щебетала Лейянита. — И они каждый день прибывают. Вот, например, этой восковой фигуры я ни разу еще не видала.
Девушка остановилась перед витриной, где возвышалась фигура марсианина, одетая в современное платье.
Гени, любовавшийся точеным личиком Лейяниты, рассеянно поднял глаза на витрину и вздрогнул от неожиданности.
За стеклом, как живая, красовалась в полусвете копия с его шурина Гро Фезера. Гени даже протер глаза и внимательно уставился в знакомые черты. Сходство с живым Гро было поразительное.
— Давно здесь эта фигура, Лейянита? — взволнованно спросил Гени.
— Давно здесь эта фигура, Лейянита? — взволнованно спросил Гени.
— Вероятно, недавно, я ее вижу в первый раз.
Гени вперил глаза в спокойные черты марсианина. Один момент ему даже показалось, будто на губах восковой фигуры мелькнула, как тень, легкая усмешка.
— Поразительное сходство, — шептал Гени. — Если бы мне не было известно, что…
Оро-Моск не договорил. Он с легким криком схватился одной рукой за сердце, а другую вытянул перед собой, как бы ища точку опоры.
— Что с вами, Гени? — испуганно закричала девушка.
Но Гени уже не слыхал ее крика. Он глубоко глотнул воздуха и упал на мозаичный пол галлереи.
— Гени!.. Гени!.. — взывала девушка, пытаясь привести в чувство того, кто ей был дороже всех на свете. — Гени!.. Дедушка Нооме!.. Помоги! Спаси его!..
Девушка с воплем бросилась в кабинет ученого, вход в который находился в конце анатомикума.
Лейянита вбежала в кабинет бледная и трепещущая.
— Дедушка!.. Скорее!.. Там… Гени упал… ему дурно…
Оба ученые бросились за девушкой на галлерею.
Лейянита с быстротой ветра пронеслась через одну из галлерей и растерянно остановилась.
— Что такое, Звездочка? Где Гени? Что с ним случилось? — в недоумении спрашивали подоспевшие старики.
Лейянита безумным взглядом озиралась вокруг.
Гени нигде не было видно. Витрина, около которой они только-что разговаривали, стояла пустой.
— Объясни же, Звездочка, в чем дело? — в десятый раз спрашивал Нооме.
У Роне, в предчувствии какой-то беды, мучительно защемило сердце.
Лейянита все еще растерянно озиралась вокруг и, сжав виски руками, бессвязно роняла:
— Мы гуляли здесь… Остановились перед этой витриной… Там стояла фигура… Гени заинтересовался ею… Потом упал… Или это было не здесь?.. Нет, здесь, здесь… Вот и цветы, которые я выронила… когда побежала вниз…
Ученые изумленно переглянулись.
— Что это была за фигура? — спросил Роне.
— Это… это была статуя, одетая в платье… Или восковая фигура… Я не знаю… Она была очень похожа… на одного любимого мною поэта…
— Как имя этого поэта? — быстро спросил Роне, хватая Лейяниту за руку.
— Это — автор «Гармонии миров»… Его зовут…
— Гро Фезера! — закричал Роне. — Этого не может быть!
— Председатель Союза Ларгомерогов, — тихо прошептал Нооме. — Увы, это вполне возможно!..
Глава тринадцатая.
Падение в бездну.
Потратив на поиски следов Гени Оро-Моска несколько часов, ученые положительно стали в тупик.
Начальник боевого флота Земли как в воду канул. Однако, в виду плотности воды на Марсе и это предположение совершенно исключалось.
Лейянита была в отчаянии. Она неподвижно сидела на краю бассейна, с глазами, устремленными в одну точку, и по ее осунувшемуся личику текли безмолвные слезы.
Нооме передал Роне Оро-Беру о возобновлении войны. Марсиане с удесятеренной энергией обрушились на Землю.
Смертоносные лучи грозили смести с поверхности Земли все живое. Все наличные силы Федерации Земли уходили на отражение неприятельских атак и почти не было возможности подумать о наступлении в свою очередь.
Роне Оро-Бер, получив эти сообщения, поплотнее закутался в свой плащ и отправился к тому аппарату люксографа, с помощью которого он однажды уже переговаривался с Кэном.
Это, разумеется, было ошибкой со стороны старого ученого. Он плохо учел в высшей степени предупредительное отношение к нему Нооме и не поделился со старым марсианином откровенно своими намерениями. Поступи Роне так, безусловно Нооме предоставил бы ему возможность снестись с Землей другим путем, не удаляясь далеко от анатомикума.
Поднявшись на поверхность Марса по известному нам люку, Роне был удивлен темнотой, царившей в воздухе. Всё золотистое небо планеты было одето как бы тяжелыми тучами, причем эти тучи передвигались по различным направлениям, время от времени открывая полосы золотистых просветов.
Временами вспыхивали как бы короткие ярко-голубые молнии.
Тишина стояла усыпляющая.
Роне стал всматриваться в атмосферу и уловил в движении туч организованную планомерность.
«Это не тучи! Это — мириады воздушных машин, охраняющих планету!» — мелькнула неожиданная мысль.
Канал, на набережной которого стоял Роне, был совершенно безлюден. Вообще, все живое, как можно было предположить, предусмотрительно укрылось в недра планеты.
Ученый ощупью пробирался к люксографу, в надежде снестись с Кэном. Аппарат автоматически принимал отрывки каких-то сообщений на непонятных, условных языках. Роне был покоен, он знал, что и его условный язык никем не может быть расшифрован. Ученый мучительно вслушивался в хаос звуков, в надежде уловить хоть какую-нибудь руководящую нить. Повидимому, в воздухе кипела напряженнейшая работа.
Подавляющее большинство сообщений люксографа оставалось для Роне простым набором звуков. Он уловил всего несколько слов, смысл которых был для него понятен. Было очевидно, — люксограф фиксировал отрывки световых волн с далекой Земли: «Луна пылает… Омер Амечи… Завтра утром… Последнюю ночь… Кадастр.»…
В аппарат влился целый поток звуков самых невероятных сочетаний, в которых ученый никак не мог разобраться. Раза два или три он ясно уловил слово «Оссос» и понял, что речь идет о нем. Он знал, что «Оссос» в шифрованных сношениях военного командования Марса означает его имя.
Роне долго повторял в мембрану одно слово: «Кэн! Кэн! Кэн!»…