На общественных площадях, на воздушных бульварах и садах, на подвесных, прозрачных кровлях улиц, на обширных галлереях дворцов — разместились многотысячные колонны рабочих и общественных организаций со своими эмблемами труда, знаменами и значками.
Ликующе величественные звуки радио-музыки ласкали слух и вдохновляли сердца.
На кровле-площади дворца Совета Федерации десять тысяч членов Совета в торжественном молчании дожидались прибытия своих вождей — пленников Марса.
Неожиданно все звуки затихли. Все взоры скользнули вдоль воздушной триумфальной дороги. Там, где параллельные линии аэрожаблей сходятся, образуя как-бы гигантскую воронку, — показалась движущаяся точка, с одним ярко блестящим, перемещающимся бликом.
Гроазур, столица Федерации Земли, торжественно встречала своих вождей, пленников Марса…
Точка быстро увеличивалась, несясь с головокружительной быстротой. Вот она уже миновала шпалеры воздушных кораблей, выросла в стройную, грациозную машину и неподвижно застыла в воздухе, повиснув над дворцом Федерации.
Электрические солнца погасли. Лунное золото вновь обильно разлилось над столицей Земли. Контуры воздушных кораблей, башен, обелисков, зданий дворцов, воздушных пристаней, деревьев в парках и садах — засверкали разноцветными огнями, как будто густо усеянные драгоценностями.
В просветах неба поплыли гигантские змеи письмен:
«Привет вождям!».
Неожиданно из центра Гроазура, с легким шипеньем, вырвались исполинские коромысла радуг и феерическими веерами метнулись куда-то в высь. Огромные огненные колеса завертелись в воздухе, заливая пространства каскадами разноцветных искр. Гигантские ракеты, как вспугнутое стадо комет, торопливо понеслись в пространство, рассыпаясь в воздухе звездным дождем. Как будто все далекие миры вселенной стеклись к торжествующей Земле и закружились вокруг нее в веселом танце.
Невидимый тысячеголосый оркестр клокочущей лавой звуков вырвался откуда-то из недр Земли и в воздухе торжественно поплыли мощные аккорды гимна Федерации. Навстречу им, неслыханными, наростающими гаммами неслись крики восторга из десятков миллионов человеческих грудей.
Вот вновь вспыхнули электрические солнца, и аэрожабль пленников Марса плавно опустился в центре галлереи Совета.
Из аэрожабля первым появился Роне Оро-Бер в своих неизменных зеленых окулярах и фиолетовой шапочке.
Навстречу ему выступили председатель Совета Омер Амечи и заведующий политическим равновесием Альба Афрег.
— По какому случаю такой шум, друзья мои? — с приятным недоумением спросил старый ученый.
— «Слава, слава, слава великому Роне!» — дружно ответили десять тысяч голосов.
— Что такое? В чем дело? Здесь какое-нибудь недоразумение, дети мои, смею вас уверить! Меньше всего весь этот приятный шум может относиться к моей особе. Я подозреваю здесь шутки моего проказника Кэна, — это он все подстроил. Где он, кстати? Я его что-то не вижу… Вот всегда так! Напроказит, а сам спрячется, — поводя своими зелеными окулярами озирался по сторонам ученый.
— «Слава Гени Оро-Моску! Слава дорогому гостю — великому Нооме!» — раздались новые дружные возгласы.
Из воздушного корабля, поддерживая старого Нооме под руки, вышли Гени и Лейянита.
Новая овация, подхваченная миллионными массами народа, длилась несколько минут.
Роне обнял и горячо поцеловал Омера Амечи и с чувством пожимал тянувшиеся к нему со всех сторон многочисленные руки членов Совета.
Когда шум несколько утих, старый ученый поднялся на высокую трибуну.
— Друзья и дети мои! — взволнованно начал он. — Судьбе угодно было, чтобы необычайная борьба миров окончилась нашей победой. И мы, и наши бывшие противники, в порыве общего безумия, получили много ран. Да послужит это ко благу тем и другим. Мы залечим эти раны и твердо будем надеяться и всеми силами стремиться к тому, чтобы будущее человечество не омрачалось больше братоубийственными истреблениями.
Мы победили. Мы жаждем видеть виновника нашего торжества, мы даже готовы сами создать его, — так велика потребность души излить на кого нибудь обуревающие ее восторги. Истинный виновник победы — ни я, ни он, никто в отдельности. Победил могучий гений народа, его глубокая вера в силу человеческого разума, его стихийное стремление к абсолютному благу всего существующего. Вот он стоит, этот многоликий победитель! — старый ученый широким жестом простер перед собой руки по направлению к раскинувшимся повсюду миллионным массам.
Снова торжествующий всплеск восторженных кликов затопил окрестности, долго не давая возможности продолжать речь. Когда гул несколько утих, Роне докончил:
— Что же касается меня и моего спутника, Гени Оро-Моска, или, вернее, — теперь уже можно сказать это, — моего старшего сына Гени Роне, воспитанного Федерацией и вплоть до последнего времени не подозревавшего во мне виновника его существования, — то мы, за время борьбы, уже дважды приобщились бы к великому Ничто, если бы не сверхчеловеческие знания величайшего ученого современности — Нооме-Мара, который не научился еще делить человечество на друзей и врагов, на своих и чужих, и которому, как я, так и Гени, дважды обязаны жизнью.
Весь неисчерпаемый энтузиазм собравшихся обрушился на голову ученого марсианина.
Когда внимание всех отвлеклось в сторону Нооме, из толпы выделилась стройная фигура с ясным, лучистым взглядом, со спокойным, богоподобным лицом.
— Бесценный отец, разрешите обнять вас!..
— Кэн! — старик порывисто заключил сына в свои объятия. — Милый мой Кэн! Гениальный мой триумфатор! Ты видишь, я исполнил твою волю, как это ни тяжело было моему любящему отеческому сердцу. Я ни словом не упомянул о тебе, об истинном виновнике нашей победы. Дай мне еще обнять тебя, мой скромный гений! Не видя тебя, я уже начинал подумывать, что ты почему-либо не пожелал встретить твоего старого друга-отца.
— Отец! — с легким упреком бросил юноша. — Вам известны мои чувства к вам. А также известны и мои взгляды, не позволяющие мне выставлять себя на первый план…
— Дорогое дитя мое! По возможности, я щадил эту твою великую, благородную скромность, скромность истинного гения, но что же поделать с сердцем, которое разрывается от желания крикнуть на весь мир: «Вот он, наша гордость! Вот он, наш спаситель!»
— Пощади же меня, отец!..
В это время Лейянита, увлекла Гени в сторону, тихо шептала:
— Милый Гени, меня утомляет этот шум и блеск. Мои глаза закрываются от нестерпимого света, а сердце трепещет от твоей близости. Мне вспомнился Марс, с его задумчивыми, молчаливыми гротами… Серебряно-опаловые бассейны… Золотой полумрак…. Я хочу быть с тобой вдвоем, Гени…
— Яркая моя звездочка, ты затмеваешь весь этот блеск! — отвечал Гени. — Мы должны примириться с этим неизбежным торжеством, правда, несколько шумным, но вполне искренним. И на Земле мы найдем красоты, не уступающие задумчивым красотам золотистого Марса… Вот кончится торжество и…
— Мое сердце сжимает какое-то предчувствие…
Гени наклонился к своей подруге и шутливо проговорил:
— Не доверяй, Звездочка, такому несовершенному аппарату, как человеческое сердце.
— Гени! — Лейянита с упреком подняла глаза на своего жениха.
— Я шучу, моя радость! Просто ты несколько утомлена.
Влюбленные забыли весь мир, утонув в глазах друг друга.
— Где же это твой брат, милый Кэн? Ты ведь знаешь, Гени? Он твой брат, — прелестное сердце! Ты его полюбишь с первого взгляда, а он тебя любит уже давно. А у его прелестной подруги глаза, как две звезды. Гени, Лейянита, идите сюда! Вот это — Кэн. Мой Кэн, как и вы оба мои, милые дети…
Гени и Кэн бросились друг другу в объятия.