Наступала ночь. Луна всходила поздно, только перед рассветом. Над островами Атлантиды, как отблеск далекого пожара, лежал зловеще-багровый полусвет. Из за далей океана полыхало кровавое зарево. Небо было буро-фиолетового цвета. Звезды мерцали тускло и несмело. Море глухо шумело. Из водной глади вставал какой-то загадочно-жуткий титан, еще невидимый, только выславший вперед себя потоки буро-рдяной крови.
Порозовевший мрамор дворца четко и рельефно выделялся на фиолетово-багровом фоне неба.
Все собрались вокруг Лейяниты.
Она лежала на низком ложе, посреди круглой комнаты из розовой яшмы. Белоснежные покровы ложа еще более оттеняли красоту ее точеной бронзовой головки, такой нежной, трогательной, с пышным ореолом матово-золотых волос. Глаза ввалились и блистали глубоким внутренним пламенем. Тонкий носик слегка заострился и все похудевшее личико казалось полупрозрачным, как будто вылитым из старинного, желтовато-золотистого, драгоценного форфора.
У изголовья сидели — задумавшийся старый Нооме и розовая, брызжущая жизнью, Эолисса.
— Мне так хорошо, я так счастлива, дорогие мои, — говорила Лейянита. — Мне кажется, я попала в какое-то волшебное царство и переживаю зачарованный сон на яву. Это — не розовое царство моего милого Марса и не голубое царство Гооройи. Это — царство, которое находится по другую сторону вселенной и населено никогда не умирающими совершеннейшими существами. Одно из них — мой славный дедушка. Другое — мое счастье Гени, мой великий супруг. Третье — божественный Кэн, кому подвластно это волшебное царство. Четвертое — добрый отец всего сущего, это — вы, мой обожаемый отец, — повернула Лейянита голову в сторону Роне Оро-Бера.
Все молчали, слегка смущенные.
— Ты думаешь, я тебя забыла, моя неразлучная Эолисса? — продолжала Лейянита, гладя руку подруги. — Нет, я тебя потому приберегла к концу, что ведь ты — мое второе «я», — а о себе неприлично говорить раньше, чем о других.
Эолисса нагнулась и горячо поцеловала марсианку.
Лейянита с беспокойством заглянула в глаза подруги:
— Посмотри на меня, Эолисса… Я вижу в твоих глазах тревогу, чуждую твоему светлому, ясному миру. Вообще, я заметила, темнота ночи подавляет тебя. Ты не хорошо чувствовала бы себя у нас, в бледном мире Марса. А я люблю его золотой полумрак и люблю серебряные лучи Солентейи.
— Да, я чувствую какое-то беспокойство, но это пройдет, — оправдываясь, сказала побледневшая Эолисса. — Как будто мне нужно сделать что-то неотложное, а что — не знаю.
Мужчины переглянулись.
— Пора, — шопотом сказал Гени.
— Лейянита, — продолжал он, целуя супругу в лоб. — Сегодня мы оставим тебя, чтобы не утомлять. А завтра ты будешь также весела и беззаботна, как была на Марсе, когда мы познакомились.
Кэн вышел из задумчивости и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Да… пусть будет так!.. — он подошел к Лейяните. — Завтра моя сестра Лейянита будет взапуски бегать за кружевными волнами Атлантики
Мужчины собрались уходить.
— А ты, мой старый дедушка?
— Я? Я побуду около тебя, Звездочка.
Когда Роне, Кэн и Гени удалились, наступила мягкая, убаюкивающая тишина. Лейянита лежала с широко раскрытыми глазами и, счастливо улыбаясь, казалось, любовалась чем-то, видимым только ей одной.
Нооме сидел с закрытыми глазами и думал.
Только Эолисса нарушала гармонию тишины и завороженного покоя. Она беспокойно двигалась, по бледному лицу скользили тени каких-то мучительных мыслей, в глазах поселилась тревога, все тело вздрагивало мелкой, нервной дрожю. Девушка пыталась вспомнить что-то очень важное, без чего ее поколебленный мир не может притти в равновесие — и не могла. Наконец, она мучительно застонала и закрыла лицо руками.
— Что с тобой, моя дорогая подруга? — с тревогой спросила Лейянита.
— Что со мной? Я не знаю, но знаю… Мне необходимо на воздух… Я должна быть там, где-то, где царит ночь и блестят ласковые огни звезд!..
Эолисса порывисто поцеловала подругу и бросилась к выходу на террасу.
Глава тринадцатая.
В седьмую ночь.
Ночь безмолвно колдовала. Природа, казалось, вела тайный заговор против поработивших ее людей, выковывала чары, с помощью которых она надеялась вернуть свое утраченное могущество.
По небу плыло тусклое, багрово-красное, огромное тело, — как озеро светящейся крови. Сзади необозримым потоком разливалась зловеще сверкающая река, багряная у расплющенного диска и бледнеющая по мере удаления от него.
Это колоссальное растаявшее солнце стояло почти в зените, тогда как разрезавший небо светящийся поток, изливаясь вниз, терялся за горизонтом.
Небо, море, острова пылали багряным заревом. Исполинская комета затопляла Землю своими колдовскими лучами, тускло-красными и тяжелыми, пронизывала ее насквозь жуткой, напряженной силой, грозила чем-то плохо сознаваемым, роковым и неизбежным, что рано или поздно неминуемо должно притти.
И тогда наступит ослепляющий апофеоз торжества неведомых человеку грозных и мстительных сил.
Посылая скрытые токи энергии, волну за волной, океан мирно-торжественно гудел у закованных в металл и камень берегов.
Полыхало рдяно-багровое пламя вулкана. Жутко клокотали и ухали, созвучные с океаном, порабощенные, но не смиренные ключи подземной лавы. Они, как будто, ждали властного сигнала, чтобы бурно выплеснуться наружу и начать свою карающую, разрушительную работу.
Прислушивались в молчании к этому ропоту присмиревшие деревья. Испуганно закрыли свои сердечки настороженные цветы. Присмирела и попряталась мелкая насекомая тварь.
В зеленом гроте, в чреве машины — искусственной птицы — сидели трое людей, три победителя мира. — сильные, гордые, властные. Они втайне посмеивались над бессильными чарами того, что было давно разгадано, разложено на атомы и электроны, надежно взнуздано непобедимым гением человека.
Слабо светился жемчужный экран. Тихо ворковали чувствительные мембраны замысловатых аппаратов, вбирающих в свои стальные оковы все окружающие звуки, — от угрожающего гула океана — до чиркнувшей во сне цикады, от глухого уханья вулкана — до легкого всплеска ветерком листвы.
— Эолисса вышла в парк, — тихо сказал Гени, наблюдая за картиной местности, отраженной на круглом столе.
Все вооружились небольшими рефракторами. Картина местности выросла, все стало видно, как на ладони.
На большом вертикальном экране мелькнула какая-то тень.
— Подозрительная машина. — предупредил Роне. — Она парит неподвижно и почти невидима в темноте.
— Это они… Гро Фезера, — тихо сказал Гени. — Мы не должны позволить ускользнуть машине.
— Как Эолисса? — спросил старик.
— Я наблюдаю за нею, отец. Девушка быстро направляется к поляне, где мы заметили следы гостей, — ответил Кэн.
Он протянул руку и повернул приемник хаосографа в сторону поляны.
— Машина стремительно падает вниз… Отлично. Мы не дадим ей снова подняться, — сказал Гени.
— Да, если только марсиане не обладают достаточными средствами: чтобы преодолеть силу нашего влияния, — заметил Роне.
— Отец! Это наша машина! Я узнаю ее. Это — флагманский корабль, попавший вместе с нами в плен! — почти закричал Гени, когда машина марсиан спустилась на Землю.
— Дело осложняется, — раздумчиво соображал старый ученый. — Машина обладает колоссальной мощностью и всеми новейшими приспособлениями…
— Тсс… Слушайте…
* * *
Эолисса, подгоняемая несознаваемым побуждением, торопливо шла вперед. На пути вырисовывался контур огромного чудовища, слегка тронутого отблеском зарева кометы.
Девушка вздрогнула и остановилась. Как будто завеса спала с ее глаз. Она вспомнила лунную ночь, себя, одетую в белые одежды, и властный голос ненавистного ей теперь председателя союза Ларгомерогов. Поняла побуждение, выгоняющее ее ночью в парк, и отвращение охватило все ее существо.