- Это не тот Брайан, которого мы знали, - повторяет Эммет.
- Ну да, я об этом и говорю. Раньше в его жизни не было чего-то такого, что вызывало бы у него чувство вины.
- Может быть, раньше в его жизни не было чего-то такого, что было бы ему небезразлично? - возражает Эммет.
Джастин закрывает ладонями лицо, трет глаза и отзывается:
- Прошу прощения, у меня… складывается ощущение, что ты тут отстаиваешь интересы Брайана. Комедия абсурда какая-то!
Эммет, всплеснув руками, закатывает глаза.
- Да как ты не понимаешь, если бы ты был ему безразличен, он бы не чувствовал себя виноватым. Ну ты же сам говорил - это Брайан. Никаких извинений, никаких ограничений, никаких обязательств. Брайан не чувствует себя ответственным за всех подряд. Милый, вас, таких, ради которых он готов был сделать исключение, всегда было только четверо. Майкл, Линдси, Гас и ты.
- Ну это ты хватил, - возражает Джастин.
- Может, и хватанул слегка, - Эммет похлопывает его по руке. – Но Брайан действительно не станет чувствовать себя ответственным за кого попало.
Джастин, конечно, знает, что Брайану на него не насрать. Знает, что в каком-то смысле он ему даже дорог. Значит для него больше, чем случайный трах, но меньше, чем Майкл. Наверное, он где-то посередине между этими двумя крайностями, в какой-то точке спектра, которую никогда не мог толком определить.
Он только не знает, будет ли ему этого достаточно.
Эммет укладывается на диван, опускает голову на подлокотник и протягивает Джастину руку. Джастин сцепляется с ним мизинцами.
- Тебе нужно свалить отсюда. Заново раздуть свое пламя. Пускай это будет всего лишь пробный шар, - предлагает Эммет. – Ты ведь в любой момент можешь вернуться.
- А как же ты? – спрашивает Джастин.
- Я? – фыркает Эммет. – Да у меня все будет тип-топ. Поверь заслуженной принцессе, ничто не раздувает пламя лучше, чем прогулка по Либерти-авеню.
- Тогда зачем же мне уезжать? – спрашивает Джастин.
Эммет раскачивает их сцепленные руки и, глядя на них, отвечает:
- Потому что, пупсик мой, Либерти-авеню – не единственная улица в мире, которая ведет к свободе.**
***
Мать говорит ему:
- Не забудь взять страховку и договориться, чтобы в Нью-Йорк переслали твою медицинскую карту. С твоей квартирой я разберусь. Но звонить мне будешь каждый день, ясно?
- Я ведь еще не сказал, что поеду, - возражает Джастин.
Но та лишь терпеливо ему улыбается.
- Ладно, раз в два дня. Но не реже.
Комментарий к Глава 5
* Ad nauseum – лат “до тошноты», «до отвращения».
** Либерти-авеню дословно «улица Свободы» :)
========== Глава 6 ==========
В конце концов, Джастин приходит к выводу, что, может быть, нет тут никаких «Ура!» или «О, нет!» Может быть, единственное, что он чувствует, - это злость. Потому что это просто нечестно, да, нечестно взваливать на него такое решение, не потрудившись даже ответить на вопрос «Зачем?»
Это манипуляция.
В ту ночь он оглядывается по сторонам в своей квартире и понимает, что ничто тут его не держит, по-настоящему – нет. Что даже жизнь в роли наложницы Брайана будет ярче, чем существование, которое он влачит тут. Только вот дело в том, что Брайан знает – и всегда знал – что Джастин к нему чувствует. А сам при этом не пожелал ни на дюйм сдвинуться с позиции «хочу, чтобы ты был рядом».
А это дерьмо собачье. Брайан и про свои часы от Картье так думает, тоже хочет, чтобы они были рядом. Вот только в конце дня он их снимает и бросает на тумбочку у кровати – до следующей деловой встречи.
Джастин собирает с пола обрывки обоев и выкидывает осколки зеркала в мусорку. В постель он не ложится. Ему срочно нужно убраться отсюда, просто физически невыносимо здесь находиться, кожа и кости аж зудят, будто он подцепил какую-то инфекцию. Он уже точно знает, что уедет, просто пока еще не решил, куда.
Перед самым рассветом он собирает сумку. Потому что если Брайан Кинни хоть чему-то его в жизни научил, так это тому, что ни одна Либерти-авеню, ни одна улица, ведущая к свободе, не бывает вымощена плитками с надписью «достаточно».
Даже та, что ведет к Брайану.
***
Но ни с чем разобраться он не успевает.
Когда Джастин добирается до отеля, выясняется, что Брайан из него уже выписался. Раз так, приходится ехать прямо в аэропорт – что Джастину совершенно не нравится.
Ему не нравится, что туда приходится добираться на такси, и от самого места он не в восторге, и охрана на входе тоже особой радости не вызывает. И уж точно совершенно не симпатичен ему тот урод, что топчется позади него в очереди и едва не толкает его на ленту досмотра багажа. А еще ему категорически не нравится бродить там, пытаться отыскать то, что ему нужно, и чувствовать на себе любопытные взгляды.
В общем, к тому моменту, как Джастин находит нужный выход на посадку, он уже не очень хорошо себя чувствует. Ему виден только затылок Брайана – тот сидит к нему спиной, перед огромным – от пола до потолка – окном. Джастин подходит ближе, бросает сумку на пол у его ног, и то, как Брайан на это реагирует, не вполне его удовлетворяет.
Ручка, которую Брайан держит в руке, дернувшись, прочерчивает длинную черную линию через листок бумаги, на котором он делал какие-то пометки. Сам же он смотрит на сумку у своих ног, а затем медленно поднимает глаза на Джастина.
- Скажи, что я для тебя не просто уступка.
- Еще раз? – моргает Брайан.
- Скажи, что если я поеду с тобой, это не будет путь наименьшего сопротивления, - требует Джастин.
Брайан пару секунд сверлит его взглядом, трет рукой губы, а затем снова принимается что-то писать.
- Это не мне решать.
- Брайан.
- Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
- Нет, понимаешь.
Брайан, все так же глядя в свой блокнот, усмехается и произносит с издевкой:
- Ты хочешь, чтобы я нанял самолет и написал в небе «Б.К. + Дж.Т. = вечная любовь»?
Руки Джастина сжимаются в кулаки.
- Можешь ты хоть раз в жизни не быть таким хреном?
- Я тебе уже сказал, - огрызается Брайан, начиная раздражаться. – Я хочу, чтобы ты был рядом. Либо ты принимаешь это, либо нет. Что еще сказать, я не знаю.
- Скажи то же самое, - заявляет Джастин, - только покороче.
Брайан бросает ручку и улыбается, одновременно безмятежно и ехидно.
- Мы теперь о грамматике будем спорить?
И тут Джастину приходится отвести глаза и сделать глубокий вдох, почувствовать, как воздух проходит сквозь ноздри, распирает грудную клетку и проскальзывает в живот.
Затем он наклоняется, подхватывает с пола сумку и начинает двигаться прочь даже раньше, чем та успевает взмыть в воздух. И думает про себя – нет, не думает, знает точно, - что если вот так Брайан считает, если чувства для него – вопросы грамматики, тогда, значит, он получил свой ответ. Вот так. И даже не больно.
А ждать чего-то другого он себе никогда и не позволял.
- Вот забавно, а я-то думал, ты повзрослел, - раздается за его спиной голос Брайана.
Джастин не должен бы на это клевать, но все же клюет.
- Повзрослел?
Развернувшись, он шествует обратно и сдергивает блокнот у Брайана с коленей.
- Да хули ты знаешь о взрослении, Брайан? Ты думаешь, я хочу романтических признаний? Роз, стишочков, гребанных серенад под луной? Плавали – знаем, ага, приплыли в итоге к виолончелисту. За эти три года – не считая последнего месяца – я только раз испытал что-то, отдаленно напоминающее привязанность, выражавшуюся, кстати, исключительно в словах, да и та на поверку оказалась насквозь фальшивой. И тем не менее, даже меня не настолько скрутил эмоциональный запор, чтобы я не в состоянии был признать, что хочу быть с тобой. И если ты не можешь этого произнести – и произнести искренне, - подводит итог Джастин, - значит, тут и думать не о чем. Прости, Брайан, но я так не могу.
Джастин понимает, что это сильно смахивает на ультиматум, но на самом деле, он не то имеет в виду. Просто все дело в том, что он всегда будет – вот таким. Всегда должен будет спать спиной к стене. И знать, кто стоит позади, - какого они роста, с каким выражением на него смотрят, что на них надето, что спрятано в их бездонных карманах и громко ли они топают, приближаясь. Всегда.