Но в одиннадцать часов, в самый разгар лова, выключили движок, и лампа угасла. Кто-то, кажется это был “умственный мальчик”, приволок автомобильную фару. Дрожащими от нетерпения руками Беркут загнул медную проволоку и прыгнул в чёрную рубку ботика.
Путаясь и чертыхаясь, он успел подсоединить провод к клеммам аккумулятора. И вновь вспыхнула под рефлектором золотая непроницаемая глубь, где заплясали живые искры чилимов. Охота продолжалась, пока не набралось полное ведро. Наиболее отчаянные креветки прыгали через край.
Захваченная общим азартом, Светлана Андреевна отважно ползала на коленях по ржавой с давным-давно сгнившим деревянным настилом палубе, собирая колючих беглянок.
— Весь улов сегодня в пользу гостей! — долетел до неё смеющийся голос из темноты. — Только не забудьте, что чилимов надо варить в морской воде.
Решительно отвергнув помощь Астахова и “умственного мальчика”, она сама подхватила ведро с уловом и полезла в гору. Неймарк, зачерпнув за бортом воды, кинулся вслед, карабкаясь по заросшему травой обрыву.
Костёр развели за бунгало. Тревожные метеорологические признаки не обманули. Резкие порывы ветра, которых не замечали внизу, стремились задуть пламя. В лицо летели пыль и холодные капли. Чтобы побыстрее зажглись дрова, Сергей бросил в огонь куски толя. Смоляное коптящее пламя малиновыми отблесками залоснилось на мокрых лицах. Вырвало из мглы блестящие листья волнующихся дубов. Кое-как костёр всё же разгорелся, и можно было ставить ведро. Вернее, подвешивать. Но как? Об этом второпях никто не подумал. В конце концов Сергей догадался продеть через дужку длинную палку. За один конец её ухватился “умственный мальчик”, другой, после недолгого размышления, подхватил Неймарк. Так, превратившись в козлы, они и держали ведро над огнём. Солёная вода долго не закипала. В самый критический момент хлынул дождь. Тайфун не тайфун, а непогода разгулялась вовсю. Но никто так и не осмелился уйти от костра. Наконец, ведро забурлило. Неистовое пиршество происходило при свече, в шатком огоньке которой потрескивали опалённые крылья бабочек. Оранжевые, с красными полосами, тёплые и сочные чилимы показались Руновой умопомрачительно вкусными.
— Мороженые креветки, которых мы покупаем в магазинах, не могут дать даже представления о вкусе чилимов, сваренных в морской воде, — заметил, отдуваясь, Неймарк.
— Вот блюдо, которое все съедают всегда до конца. Сколько бы ни было этих самых чилимов и как бы ни был сыт человек, — подвел итог Сергей.
Словно в байдарку, проскользнула Рунова в отверстие спального мешка и зажмурилась, ощущая блаженную истому во всём теле.
Скользил меловой луч прожектора. На стене бунгало рисовались лунные узоры дубовой кроны. Уютно стучал по трижды просмоленной крыше дождь. Пахло морем, теплым деревом и сладкой шелухой чилима, до утра оставшейся на столе.
А сон всё не шёл… Не было покоя в мыслях. Не возвращалась беззаботная радость первых счастливых ночей.
“Что же это со мной, какого рожна мне ещё надо?” — тосковала она, прислушиваясь к звону цикад, упоённо забывших про дождь.
X
Ланской и Ровнин не уставали дивиться широте и могуществу связей Евгения Владимировича Доровского. Он позвонил в лабораторию, как всегда, неожиданно, перед концом рабочего дня.
— С нашим шефом не соскучишься! — не то осуждающе, не то одобрительно вздохнул Кирилл, вешая трубку. — Надо ехать.
Звонок оторвал его от затягивающих, как шахматный этюд, поисков общей формулы для подсчёта термодинамических потенциалов реакции с углеводородами-гомологами.
— Сейчас? — не отрывая глаз от шкалы газометра, вяло спросил Малик — он заканчивал как раз серию опытов с цикланами.
Как всегда, срочно.
Ехать куда-то в дождь из ярко освещённой лаборатории, где было так тепло и просторно, не очень хотелось. Вот уже две недели, как они работали здесь только вдвоём. Володя Орлов перешёл на химфак к Герберову, а Томка-Рыба пребывала где-то на сборах пловцов. Первые дни без привычного трёпа было скучновато. Зато эксперимент сразу набрал оптимальный темп.
— Шеф звонил? — напомнил Марлен, увидев, что Кира вновь лунатически потянулся к подсчётам.
— Кто же ещё? — Ланской с сожалением отложил шариковую ручку. — В самый интересный момент! Только-только начало вырисовываться… Боюсь упустить. Может, ты один съездишь?
— А куда?
— В гостиницу “Россия”, — небрежно повёл бровью Кирилл. — Там, понимаешь, сейчас директор того самого металлургического комбината. С ним Михаил Владимирович насчёт нас договорился…
Эффект был полный.
— Вот это да! — Марлен даже озадаченно присвистнул. От одной лишь мысли о том, что заместитель председателя Госплана говорил про их дела с директором крупнейшего металлургического комбината, захватывало дух. — А ты меня, часом, не разыгрываешь, старик?
— Очень надо! И вообще не понимаю, чего это ты так всполошился? Всё в этом мире просто, старик. — Бросив халат на табуретку, он снял с вешалки кожаную куртку. Конечно, и речи быть не могло о том, чтобы не поехать на подобное рандеву.
— Легко сказать, просто! — Малик критически оглядел тёмные и липкие от смол пальцы. — Лично у меня от такой простоты дух захватывает, — он отключил установку и вырубил тягу.
— И напрасно. Родственный фактор имеет первостепенное значение! Подчас успех дела определяют личные контакты. Кто с кем ходит в сауну, играет в теннис или попивает водочку на природе…
— Ну, шеф, молодчага! И сам ведь, что любопытно, без всякой просьбы!
— Как же!.. Я ему всю плешь проел насчёт полузаводской модели. Но на такой вариант, признаюсь, даже я не рассчитывал.
— А директор, он чего? — спешно отключив контакты, продолжал выспрашивать подробности Ровнин. — Будет строить?
— Я-то откуда знаю?.. Согласился переговорить, и на том спасибо.
— Попробовал бы не согласиться!
— Не скажи, — выпятив губы, медленно покачал головой Кирилл. — Он сам себе голова. Депутат Верховного Совета, Герой Социалистического Труда — всё при нём.
— Не имеет значения! — Ровнин принялся методично отмывать ногти. — Госплан, старик…
— Да брось ты, — Ланской досадливо поморщился. — Ты ещё уши намыль, — усмехнулся он покровительственно. — Ишь загорелся! Чему, дура, радуешься? Девяносто шансов из ста за то, что он пошлёт нас куда подальше. Очень мы нужны ему с нашей вихревой камерой… Финансирование опять же, а у него план, государственный кстати, небось министр каждую неделю звонит…
— Так ты едешь? — не обращая внимания на насмешки, спросил Марлен. — Если нет, то дай я запишу фамилию и номер комнаты.
— Я бы не поехал, — с расстановкой объяснил Ланской, — если бы не знал тебя, Малик, но коль скоро я имею счастье наблюдать за твоими завихрениями почти восемь лет, мне не остаётся другого выбора. Я еду, хоть и оставил свой зонтик дома.
— И превосходно. У меня зонт есть. Как-нибудь уместимся.
Как это часто случалось в последние годы, удушливая жара в одночасье сменилась затяжным ненастьем. Температура упала до десяти градусов, и зарядили тусклые, надоедливые дожди. Долгожданные такси с зелёным огоньком с вызывающей скоростью проносились мимо стоянок. Ланской и Ровнин успели основательно вымокнуть, пока им не подвернулся попутный “левак”.
Поспешно забравшись внутрь, они вытерли мокрые лица и примолкли.
Прислушиваясь к натужному повизгиванию дворников, никак не справлявшихся с наплывом пузырящихся вод, Ланской философски размышлял о капризах судьбы. За последний месяц они с Маликом видели шефа лишь дважды, да и то урывками. Один раз он назначил встречу в вестибюле Госкомитета по науке и технике, где шло заседание какой-то комиссии, другой — в ампирном закутке Дома учёных. На счастье, Доровский обладал даром полностью абстрагироваться от окружающей действительности, сосредоточиваясь только на том, что ему ловко подсовывали в данный момент аспиранты и прочие соискатели. Впрочем, читал он, как правило, по диагонали, с удивительной быстротой переключаясь с одной темы на другую, в зависимости от упорства и умения осаждавших. Оставалось лишь удивляться, как он ухитрялся в таких условиях замечать ошибки, повторы и прочие слабости. А он замечал, не гнушаясь вносить поправки даже в библиографию, в которую официальные оппоненты и те редко заглядывали.