“Всё! — сказала она себе. — Завтра сплю до упора, а как вернёмся на биостанцию и схлынет эта немыслимая жара, пойду искать хвалёную Холерную бухту…”
XVII
За два часа Кирилл наловил полтора десятка кальмаров и с полведра иваси. Передав улов дежурному коку, он занялся лодкой. Отмыть рыбью кровь и присохшую чешую не составляло никакого труда, а вот кальмарьи чернила намертво въелись в окрашенное дерево. Их не брала ни проволочная щётка, ни толчёный кирпич.
— Ты лучше закрась, — подала дельный совет Тамара. — У нас ребята всегда так делают.
— Вечером попробую, — Кирилл торопливо собрал снасти. — Авось за ночь просохнет.
— Авось, — щурясь на солнышко, быстро набиравшее высоту, безучастно отозвалась она. Кирилл почувствовал в её тоне скрытый упрёк.
— Ты давно здесь? — небрежно поинтересовался он, подозревая, что Тома поджидала его всё утро.
— Не-а, — тряхнула она головой, разметав короткие кудряшки. — Иди позавтракай. Там тебе макароны оставили. — И вдруг спросила, отворачивая лицо: — Ты меня избегаешь, Кира? Да?
— Ну вот ещё выдумала! — проворчал он, тяготясь объяснением. — Глупость какая…
— Нет, не глупость. — Тамара легла на шершавые доски пирса и, словно защищаясь от слепящего света, прикрыла сцепленными пальцами глаза. — Я же всё вижу, всё понимаю…
— Зато я ничего не понимаю!
— Ты тоже понимаешь, — убеждённо подчеркнула Тамара и, резко выпрямившись, открыла лицо. — Имей в виду, Кира, — её низкий голос проникновенно дрогнул, — мне ничегошеньки от тебя не надо. Ни теперь, ни тогда, ни… словом, в любом случае. Просто мне хочется быть с тобой. Ты мне очень нравишься, Кира, очень… И это давно.
Переминаясь с ноги на ногу и не зная, что сказать, он стоял над ней, крепко сжимая запотевшей рукой подсачник и спиннинг.
— Нет-нет! — вдруг приглушённо выкрикнула она, прижимая к губам дрожащие пальцы. — Ничего не говори мне, ничего. — И довершила скороговоркой: — Я знаю, ты добрый, ты чуткий, но ты не мучайся, Кира, не надо… Всё это пройдёт.
— То-ом, — протянул он почти с отчаянием, — ты уж прости меня, дурака, если в чём виноват.
— Да ни в чём ты не виноват! — Она ожесточённо замкнулась. — Убирайся! — И пояснила почти спокойно: — В десять у тебя акваланг.
Кирилл отошёл, осторожно ступая по скрипучему настилу. Неясные опасения, сковывающая неловкость, невысказанная обида — всё, что угнетало и тревожило его последние дни, разом сцементировалось, осело на донышке, уступив место тупому безразличию.
Торопя и подстегивая освобождение, которого пока не чувствовал, он нехотя проглотил холодные макароны и выпил полстакана остывшей заварки. Перед погружением следовало бы передохнуть хоть немного, но времени совершенно не оставалось.
— Наловил чего? — приветствовал его инструктор Валера Стежкин.
— К обеду, полагаю, будут жареные кальмары.
— Не люблю их, — поморщился Валера. — Глазищи во! — он сомкнул пальцы колечком. — И смотрят по-человечьи… Рыбы не привёз?
— Одни иваси.
— И то ладно, после обеда сделаем малосолку, — удовлетворённо кивнул Валера. — А теперь давай собираться. Катер я уже спустил.
Кирилл машинально взглянул на море, где возле крайней опоры кран-балки покачивалась ослепительно белая “казанка”, и вскарабкался на дощатую площадку. Раздвинув вывешенные на просушку плавки, полосатые тельняшки и полотенца, прошёл вслед за инструктором на затенённую веранду. Здесь, вдали от солнца, хранились разноцветные гидрокостюмы. Словно сказочные ящеры меняли кожу и ушли потом в океан, оставив чёрно-белую и жёлто-зелёную слинявшую оболочку. Тут же на открытых полках лежали ласты, маски, всевозможные гарпуны, остроги и пояса из свинцовых бляшек для скорого погружения.
Придирчиво выбрав акваланг, Валера стащил его вниз и опустил в бочку с дождевой водой.
— Старьё одно! — Он пренебрежительно шмыгнул носом. — Ты уж не обижайся.
Кирилл заинтересованно наклонился над бочкой. Спугивая кувыркавшихся там рогатых личинок, на поверхность рвались струйки никелированных пузырьков.
— Травит, — с сомнением покачал головой Валера. — Все они немного травят, разболтались… Или ничего, сойдёт?
— Сойдёт, — послушно согласился Кирилл.
Конечно, сойдёт, если не лезть на глубину. В крайнем случае можно всплыть на поверхность. Наконец, есть ещё и страховочный трос. Его тугой карабин намертво прищёлкивается к лямкам прибора. Голову надо отвернуть умнику, который догадался сделать его из жёсткого корда, который, как тёрка, терзает обгоревшие плечи. Но и это сойдёт. В воде акваланг сделается невесомым, а грубое прикосновение лямок смягчит нежнейшая смазка водяных струй.
Кирилл надел акваланг, неуклюже попрыгал на месте и подогнал лямки.
— Если будет поступать вода, — озабоченно предупредил инструктор, — перевернись на левый бок и резко продуйся.
— Ясно, — заверил Кирилл, снимая прибор. — “Барракуды” взять, что ли? — в сомнении остановился он перед стеллажом с ластами.
— Бери, если нравятся. Спаренный так и не освоил?
— Освоил с грехом пополам, только привыкнуть трудно. И вообще, чувствуешь себя как-то уютнее, если ноги раздельно. От скалы оттолкнуться, под водой походить…
— Рыбы, кореш, не ходят! — коротким смешком отозвался Валера. — А в общем, как кому нравится! — Он критически оглядел свой арсенал и, попробовав на вес, вынул из стойки острогу потяжелее.
— Зачем? — удивился Кирилл.
— Для страховки. Мало ли какую тварь занесёт с тропическими течениями. Бывали случаи… Ну что, поехали?
— А ты разве не возьмёшь акваланг?
— Мой на катере.
И вот, наконец, после неуклюжего прыжка — спиной вперёд — через борт — живительная прохлада. Дымящаяся раздробленным светом и сумраком голубизна, где исчезает вес, теряются представления о верхе и низе и только обжимающая резина маски предупреждает о свободном падении в глубину и тускнеет, удаляясь, серебряная изнанка волн. Исчезает груз акваланга и свинцовых бляшек, проходит жжение на спине и царапанье под лямками. Всё проходит, всё оседает. Остаётся только свобода в трёхмерном пространстве и удивительное дно. Ближе, ещё ближе… Ещё.
Конечно, воздух поступает далеко не свободно и часто приходится ложиться на бок, чтобы избавиться от воды, но разве в этом дело?
Сам виноват, что торопился и не проверил акваланг. Ничего, в другой раз всё будет иначе! Не торопясь, на досуге подберёшь себе прибор, опробуешь его да наденешь гидрокостюм, чтобы можно было подольше пробыть в холодных глубинных слоях. Всё это будет потом. А сейчас это неповторимое дно, которое надо то и дело покидать, чтобы глотнуть воздух. Чёрт с ними, с неполадками и неудобствами! Ведь где-то там трепанг. Шутка ли, трепанг!
Как поёт это набатное слово! Оно ключ к южным морям, к удивительным приключениям на море и на суше.
Узкие пироги, малайские прау и джонки под парусом, похожим на крыло летучей мыши. Вскипающий в крови азот, и человек, загорелый и тощий, падающий на розовый песок с выпученными от боли глазами. Зелёные осьминоги, как колышущиеся привидения, встающие из тёмных расселин. Пальмы, перистые листья которых дрожат под пассатом над изумрудной лагуной. Уставившееся в переносицу дуло винчестера или кольта сорок пятого калибра. Медные позеленевшие весы, освещённые красноватым огоньком, плавающим в скорлупе кокосового ореха. Золотые монеты неизвестной чеканки. Радужная пена прибоя. Огромный марлин с чёрным копьём на морде и парусом на спине. Катамаран с балансиром. Литая ртутная рыба, бьющаяся на окровавленной остроге. Детские горячие мечты. Милый романтический бред.
Все эти чудеса незримо свалены в какой-то тёмной кладовке памяти. Она заперта на скрипучий заржавленный замок, который почему-то отворяется словом “трепанг”.
Кирилл скользил над ощетинившимися острыми кромками устриц кочками, трогал синеватые, обросшие мохнатой слизью камни. Всё жило, трепетало, сжималось. Плавно колыхались желтоватые пузырчатые грозди саргассов, мелкие синюшные крабики боком проваливались в чёрные щели. Прянула, расходясь, и сомкнулась за спиной рыбья стая. Кусок грунта взлетел перед самым носом и, превратившись в камбалу, улепетнул подальше. Кирилл непроизвольно рванулся вслед, но хитрая рыба, сделав резкий поворот, вновь исчезла на светлом, в серых крапинках дне. Оно цвело пучками немыслимых созданий, как сад клумбами. Розовые и малиновые губки. Пунцовая тугая асцидия, которую называют помидором. Разнообразная рыбья мелочь, пощипывающая мохнатый ворс камней и растений.