— Спасибо. Мне необходим был перерыв. — Он глянул на Майкла, все еще сидевшего в коляске. — Присмотрите за ним. Не вечно же это будет продолжаться.
— Майкла только чуть-чуть зацепило, вот и все!
Но доктор покачал головой.
— Военное истощение, — сказал он. — Контузия. Мы еще толком этого не понимаем, но, похоже, просто существует предел тому, сколько могут выдержать эти бедолаги. Как долго уже он летает без отдыха — три месяца?
— С ним все будет в порядке! — агрессивно возразил Эндрю. — Он справится!
Он жестом защиты опустил ладонь на обожженное плечо Майкла, прекрасно помня, что прошло уже шесть месяцев с его последней увольнительной.
— Посмотрите за ним, все признаки налицо. Он же худой, как будто умирает от голода, — упрямо продолжил доктор. — Дергается и дрожит. А глаза… могу поспорить, у него случаются моменты неуравновешенного и нелогичного поведения, внезапные приступы мрачности вперемешку с яростью. Я прав?
Эндрю неохотно кивнул:
— Он то называет противников мерзкими червями и расстреливает из пулемета сбитые немецкие самолеты, то вдруг заявляет, что они — отважные и достойные враги… на прошлой неделе он врезал кулаком новичку, который назвал их гансами.
— Безоглядная храбрость?
Эндрю припомнил утренние аэростаты, но на вопрос не ответил.
— Но что мы можем сделать? — беспомощно спросил он.
Доктор вздохнул и пожал плечами, протягивая руку:
— До свидания, и удачи вам, майор.
И тут же отвернулся, на ходу снимая с себя куртку и закатывая рукава.
У входа во фруктовый сад, как раз перед тем, как они добрались до лагеря эскадрильи, Майкл внезапно выпрямился в коляске и с серьезностью судьи, читающего смертный приговор, произнес:
— Похоже, меня тошнит.
Эндрю остановил мотоцикл у обочины и придержал голову Майкла.
— А все этот изумительный кларет, — пожаловался Майкл. — Не говоря уже о «Наполеоне»… какой коньяк! Если бы только был другой способ спасти его!
Шумно освободив желудок, Майкл снова обмяк и с такой же серьезностью сказал:
— Хочу, чтобы ты знал: я влюбился!
Затем его голова упала, и он снова потерял сознание.
Эндрю прислонился к мотоциклу и зубами вытащил пробку из бутылки кларета.
— Это определенно заслуживает тоста! Давай же выпьем за твою великую любовь! — Он взмахнул бутылкой в сторону бесчувственного тела рядом с собой. — Не хочешь?
Выпив немного, Эндрю опустил бутылку и вдруг начал безудержно рыдать. Он попытался остановить слезы, ведь он не плакал с тех пор, как ему исполнилось шесть лет, а потом вспомнил слова молодого доктора — «неуравновешенное и нелогичное поведение», и слезы хлынули настоящим потоком. Они текли по его щекам, и Эндрю даже не пытался их вытирать. Наконец он сел на мотоцикл, дрожа от молчаливого горя.
— Майкл, мальчик мой, — прошептал он. — Что с нами будет? Мы обречены, у нас не осталось надежды. Майкл, совсем никакой надежды ни у одного из нас!
Он закрыл лицо ладонями и снова зарыдал так, словно у него разрывалось сердце.
Майкл проснулся от звона оловянного подноса, который Биггс поставил рядом с его походной койкой.
Он застонал и попытался сесть, но боль ожогов вынудила его снова лечь.
— Который час, Биггс?
— Половина восьмого, сэр, и чудесное весеннее утро.
— Биггс… черт побери… почему ты меня не разбудил? Я же опоздал на утреннее патрулирование…
— Нет, сэр, не опоздали, — успокаивающим тоном проворчал Биггс. — Мы сегодня отстранены от полетов.
— Отстранены?
— Приказ лорда Киллигеррана. Отстранены вплоть до новых приказов, сэр. — Биггс положил сахар в кружку с какао и размешал его. — Да и нужно, если мне позволено так сказать. Мы же тридцать семь дней не имели перерыва.
— Биггс, почему я так паршиво себя чувствую?
— Если верить лорду Киллигеррану, нас отчаянно атаковала некая бутылка коньяка, сэр.
— А до того я сбил эту чертову летающую черепаху…
Майкл начал вспоминать.
— Да, сэр, размазали ее по всей Франции, как масло на тосте, — кивнул Биггс.
— Но мы их уничтожили, Биггс!
— Оба эти пузыря, сэр.
— Надеюсь, наш букмекер заплатил выигрыш, Биггс? Ты не потерял свои денежки?
— Все отлично, спасибо вам, мистер Майкл. — Биггс коснулся чего-то, лежавшего на подносе. — А это ваш выигрыш…
Майкл увидел аккуратную стопку из двадцатифунтовых купюр.
— Три к одному, сэр, и ваша ставка.
— Ты заслужил десять процентов комиссионных, Биггс.
— Благослови вас Господь, сэр. — Две купюры, как по волшебству, исчезли в кармане Биггса.