— Ладно, Биггс. Что еще тут есть?
— Четыре таблетки аспирина, подарок от лорда Киллигеррана.
— А сам он, конечно, летает?
Майкл с благодарностью проглотил таблетки.
— Конечно, сэр. Они вылетели на рассвете.
— А кто его ведомый?
— Мистер Баннер, сэр.
— Новичок, — горестно пробормотал Майкл.
— С лордом Эндрю все будет в порядке, не беспокойтесь, сэр.
— Да, разумеется, будет… а это что такое?
Майкл приподнялся.
— Ключи от мотоцикла лорда Киллигеррана, сэр. Он говорит, чтобы вы передали его поклоны — какими бы они ни были, сэр, — и его бесконечное восхищение юной леди.
— Биггс…
Аспирин сотворил чудо, Майкл внезапно почувствовал себя легким, беспечным и веселым. Раны больше не мешали ему, голова уже не болела.
— Биггс, — повторил он, — как ты думаешь, ты сможешь достать мою парадную форму, начистить пряжки и вылизать до блеска ботинки?
Биггс нежно усмехнулся:
— Собираемся с визитом, да, сэр?
— Именно так, Биггс, именно так.
Сантэн проснулась в темноте и прислушалась к орудиям. Они пугали ее. Она знала, что ей никогда не привыкнуть к этому дьявольскому бесчеловечному грохоту, так обезличенно приносящему смерть и невыразимые увечья, и она вспоминала конец лета предыдущего года, тот короткий период, когда немецкие батареи находились на расстоянии выстрела от их особняка. Тогда им пришлось оставить верхние этажи большого дома и перебраться под лестницу. К тому времени слуги давно уже разбежались — все, кроме Анны, конечно. В комнатушке, которую заняла Сантэн, раньше жила одна из горничных.
Все течение ее жизни трагически изменилось с тех пор, как ураган войны пронесся над ними. И хотя они никогда не вели столь же роскошную жизнь, как другие знатные семьи их провинции, однако они устраивали ужины и приемы, их обслуживали два десятка слуг. Но теперь их существование стало почти таким же простым, как жизнь их прислуги до войны.
Сантэн отбросила дурные предчувствия вместе с одеялом и пробежала босиком по узкому коридору с каменным полом. В кухне Анна уже стояла у плиты, подбрасывая в топку дубовые щепки.
— Я уже собиралась пойти к тебе с кувшином холодной воды, — ворчливо произнесла она.
Сантэн обняла ее и поцеловала, и Анна улыбнулась; затем Сантэн стала греться перед плитой.
Анна налила горячей воды в медный таз на полу, добавила холодной.
— Вперед, мадемуазель! — приказала она.
— Ох, Анна, разве это обязательно?
— Пошевеливайся!
Сантэн неохотно сняла через голову ночную рубашку и содрогнулась от холода, и по ее рукам и ягодицам побежали мурашки.
— Поскорей!
Она шагнула в таз, а Анна опустилась рядом с ней на колени и окунула в воду лоскут фланели. Ее движения были методичными и деловыми, когда она намыливала тело Сантэн, начиная с плеч, потом добралась до пальцев обеих рук, и при этом не могла скрыть нежность и гордость, смягчившие ее некрасивое красное лицо.
Ее дитя было великолепно сложено, хотя, пожалуй, грудь и попка были маловаты, — Анна надеялась увеличить их с помощью пищи с большим количеством крахмала, когда это снова станет возможным. Кожа девушки была гладкой, сливочного цвета там, где ее не касалось солнце, но там, куда оно добиралось, она приобретала темно-бронзовый оттенок, который Анна считала чрезвычайно неприглядным.
— Ты должна носить летом перчатки и длинные рукава! — выбранила она девушку. — Коричневый цвет такой противный!
— Поспеши, Анна.
Сантэн обхватила руками намыленную грудь и содрогнулась, и Анна по одной подняла ее руки, чтобы помыть пушистые темные волоски под ними. Клочья мыльной пены стекали по бокам девушки.
— Не будь ты такой суровой! — жалобно произнесла Сантэн.
Анна критически осмотрела ее руки и ноги. Ноги были прямыми и длинными, хотя, пожалуй, слишком мускулистыми для леди, — это все из-за верховой езды и долгих прогулок пешком. Анна покачала головой.
— Ох, что еще? — резко спросила Сантэн.
— Ты крепкая, как мальчишка, живот у тебя слишком мускулистый для того, чтобы иметь детей.
Анна продолжала обтирать фланелью тело девушки.
— Ох!
— Стой спокойно… ты ведь не хочешь пахнуть как коза, да?
— Анна, а тебе нравятся синие глаза?
Анна фыркнула, инстинктивно понимая, к чему идет разговор.
— А какие глаза будут у малыша, если у матери глаза карие, а у отца — ярко-синие?
Анна шлепнула ее лоскутом по заду.
— Хватит об этом! Твоему отцу не понравилась бы такая болтовня.