Тем не менее аэростаты были самыми страшными и ненавистными целями для любого летчика: вот почему Эндрю Киллигерран не поручил бы это никому другому. Майкл их уже увидел — похожих на жирных серебристых слизняков, висящих в предрассветном небе высоко над холмами. Один был прямо перед ним, другой — несколькими милями дальше к востоку. На таком удалений тросы, привязывавшие их к земле, были невидимы, а плетеные корзины, из которых наблюдателям открывалась, как на ладони, картина тыловых районов союзников, казались всего лишь темными пятнышками, подвешенными под светящиеся сферы заполненного водородом шелка.
В этот самый момент воздух содрогнулся, взрывная волна качнула «сопвичи», и тут же впереди столб дыма и огня взмыл в небо, перекатываясь и клубясь, черный и ярко-оранжевый, принимавший форму наковальни, поднявшийся над низколетящими самолетами и вынудивший круто отвернуть в сторону, чтобы обойти его. Немецкий снаряд по наводке с одного из аэростатов попал в полевой склад боеприпасов, и Майкл почувствовал, как его страх и возмущение исчезают и уступают место жгучей ненависти к артиллеристам противника и висевшим в небе людям с ястребиными глазами, которые направляли смерть с холодным бесстрастием.
Эндрю повернул обратно в сторону холмов, оставляя под правым крылом высокий столб дыма, и стал снижаться до тех пор, пока его шасси едва не коснулось верхушек укрытых мешками с песком брустверов, и летчикам стали видны движущиеся по ходам сообщения южноафриканские солдаты; люди были похожи на серовато-коричневых вьючных животных, сгибающихся под тяжестью снаряжения и техники. Лишь немногие посмотрели вверх, когда весело раскрашенные машины прогрохотали над головой. У тех, кто поднял глаза, лица были серые, вымазанные грязью, с мрачным выражением и отрешенностью во взгляде.
Впереди открылся проход в одном из перевалов, рассекающих меловые кряжи. Перевал был в утренней дымке. С порывами шевелящего ее предрассветного ветерка облако тумана мягко и волнообразно колебалось, словно земля занималась любовью под серебристой периной из гагачьего пуха.
Где-то совсем близко — впереди — раздался треск пулемета «викерс». Это Эндрю проверял свое оружие. Майкл, слегка сместившись, тоже дал короткую очередь. Трассирующие пули, прошив небо, оставили красивые белые следы в чистом воздухе.
Майкл опять пристроился за Эндрю, и они влетели в туман, попав в новое измерение света и приглушенного звука. Рассеянный свет создал радужный ореол вокруг обоих самолетов. Влага осела на летных очках Майкла. Он поднял их на лоб и стал вглядываться вперед.
Накануне днем Эндрю и Майкл провели тщательную рекогносцировку этого узкого прохода между грядами холмов, чтобы убедиться, что там нет никаких препятствий или помех, и запомнить извилины и повороты перевала на его более высоких участках; и все же он оставался опасным при видимости не более шестисот футов и меловых склонах, круто поднимающихся вплотную к крыльям.
Майкл приблизился к зеленому хвосту и летел, ориентируясь только на него, уверенный, что Эндрю проведет через перевал, а ледяной туман словно проедал насквозь его одежду и кожаные перчатки, лишая чувствительности кончики пальцев.
Летевший впереди Эндрю сделал крутой вираж, и, последовав за ним, Майкл мельком увидел под колесами самолета колючую проволоку, коричневую от ржавчины и запутанную, как заросли папоротника.
— Ничейная земля, — пробормотал он, и сразу после этого под ними мелькнули немецкие передовые позиции: брустверы с припавшими к земле солдатами в серой полевой форме и уродливых, похожих на околокаминные металлические ведерки для угля, касках.
А еще через несколько секунд они вырвались из тумана в мир, освещенный первыми низкими лучами солнца, в небо, которое ослепило их своим блеском, и Майкл понял, что они добились полной внезапности. Облако тумана спрятало их от наблюдателей в аэростатах и заглушило шум моторов.
На высоте тысячи пятисот футов, прямо над ними, был поднят первый аэростат. Его стальной якорный трос, тонкий как осенняя паутинка, шел вниз к уродливой черной паровой лебедке, наполовину укрытой на своей позиции мешками с песком. Аэростат выглядел абсолютно незащищенным, пока взгляд Майкла не упал на кажущиеся мирными поля.
Пулеметные гнезда напоминали африканские убежища от львов — крошечные ямочки в земле, обложенные мешками с песком. Их было так много, что на скорости Майкл не смог бы сосчитать. Увидел он и длинноствольные зенитные орудия, неуклюжие, как жирафы, стоящие на круглых опорных плитах с уже направленными в небо стволами, готовые обжечь шрапнелью любую цель на высоте до двадцати тысяч футов.
Там внизу ждали. Они знали, что рано или поздно самолеты появятся, и были готовы. Майкл понял, что туман позволил им выиграть лишь секунды — зенитчики уже занимали места у своих орудий. Один из длинных стволов пришел в движение, опускаясь и разворачиваясь в их сторону. Когда Майкл резко дал газ, и «сопвич» рванулся вперед, он увидел облачко белого пара, вырвавшееся из громадной лебедки: наземная команда начала отчаянно тащить аэростат под прикрытие огня батареи. Поблескивающая шелковая сфера быстро спускалась к земле, и самолет Эндрю, подняв нос, с ревом взмыл вверх.
На полной скорости, с воющим во всю мощь мотором Майкл последовал за ним, предполагая подняться на половину длины троса, державшего аэростат, то есть именно в то место, где должен оказаться шар, когда Майкл доберется до него, а это было всего в пятистах футах над головами зенитчиков.
Эндрю опережал Майкла на четыреста футов, а зенитки все еще не стреляли. Эндрю поравнялся с аэростатом и открыл по нему огонь. Майкл отчетливо услышал треск его «викерса» и увидел линии трассирующих зажигательных пуль, протянувшиеся в ледяном предрассветном воздухе и на какие-то мгновения соединившие аэростат и несущийся зеленый самолет; потом Эндрю накренился и отвернул в сторону, слегка задев концом крыла волнующийся шелк, но тот лишь спокойно заколыхался на воздушной волне.