– Луна здесь совсем другая, – мечтательно произнес первый часовой.
Рин узнала фразу. Она учила ее в Синегарде – это старая мугенская пословица, афоризм, извлеченный из мифа о паромщике, который полюбил женщину, живущую на далекой звезде, и построил для нее мост между двумя мирами, чтобы они наконец-то смогли обнять друг друга.
«Луна здесь совсем другая». Это значило, что он хочет вернуться домой.
Мугенцы постоянно говорили о возвращении домой. Каждый раз, когда Рин случалось подслушать их разговоры. Они говорили о доме, как будто он до сих пор существует, словно легко могли вернуться на прекрасный остров в форме лука, если бы только в порту пристали корабли. Мугенцы говорили о матерях, отцах, сестрах и братьях, ожидавших их на том берегу, как будто они каким-то образом уцелели в потоке раскаленной лавы.
– Лучше привыкай к этой луне, – отозвался второй патрульный.
Чем дольше они разговаривали, тем моложе казались голоса. Рин представила их лица, тощие длинные ноги и пушок над верхней губой. Они уж точно не старше ее – чуть больше двадцати, а то и меньше.
Она вспомнила, как во время осады Хурдалейна дралась с мальчишкой своего возраста. С тех пор, казалось, прошла целая вечность. Рин вспомнила его широкое, как луна, лицо и мягкие руки. Вспомнила, как он вытаращил глаза, когда клинок вошел ему в живот.
Наверное, он был страшно напуган. Страшно напуган – в точности как и она.
Рин почувствовала, как Катай рядом с ней напрягся.
«Они и сами не хотят здесь оставаться, – сказал он ей несколько недель назад. Он допрашивал мугенских пленных и сочувствовал им гораздо больше, чем следовало, с точки зрения Рин. – Они же просто дети. Четверть из них моложе нас, и они пошли на войну против воли. Большинство из них просто вытащили из домов и бросили в кошмарные тренировочные лагеря, они согласились, только чтобы родные не голодали или не попали в тюрьму. Они не хотят убивать, просто хотят вернуться домой».
Но дома у них больше не было. Этим мальчишкам некуда сбежать. Если путь к примирению когда-либо и был открыт, если и была возможность вернуть вражескую армию домой и медленно отстраивать мирную жизнь, то Рин давно этот путь отрезала.
В недрах ее разума приоткрылась пропасть вины, давнишняя спутница Рин.
Рин отбросила эти мысли.
Она проделала огромную работу, похоронив воспоминания, ведь только так могла сохранять здравый рассудок.
Она напомнила себе, что детей тоже можно убивать. Даже мальчишки могут быть чудовищами.
События войны уже расплывались в памяти. Любой мугенец, надевший форму, замешан, а у Рин не было времени отделять виновных от невинных. Спирское правосудие совершенно, и ее кара окончательна. У нее нет времени размышлять о том, что могло бы случиться, нужно освобождать родную страну.
В запястье снова запульсировала боль. Рин медленно выдохнула, закрыла глаза и несколько раз мысленно повторила план атаки, пытаясь стряхнуть напряжение.
Она провела пальцами по шрамам на животе и остановилась в том месте, где Алтан выжег отпечаток своей ладони, словно поставил клеймо. Рин представила мальчишек-патрульных и трансформировала этот образ в мишень.
«Я убила миллионы таких, как вы, – думала она. – Теперь это рутина. Раз плюнуть».
Солнце превратилось в маленькую багровую точку, почти скрывшись за вершинами гор. Караул сменился. Поля вокруг были пусты.
– Пора, – пробормотал Катай.
Рин встала. Они посмотрели друг на друга и пожали руки.
– На закате, – сказала она.
– На закате, – согласился он, положил руки ей на плечи и поцеловал в лоб.
Они всегда расставались вот так, мысленно говоря все, чего не произносили вслух. «Храбро сражайся. Береги себя. Я тебя люблю».
Для Катая прощания были тяжелее, ведь он ставил на кон свою жизнь всякий раз, когда Рин ступала на поле боя.
Рин больше всего на свете хотелось бы не подвергать его риску. Если бы она только могла вырезать часть своей души, из-за которой Катай был в опасности, то сделала бы это.
Но осознание, что на кону жизнь Катая, вносило свой вклад в то, как Рин дралась. Она становилась более меткой и осторожной, меньше рисковала и предпочитала при первой же возможности ударить быстро и четко. Ее больше не направляла ярость. Рин сражалась, чтобы защитить его, и это, как она обнаружила, все поменяло.
Катай кивнул на прощанье и скрылся за рядами бойцов.
– Он всегда остается в тылу? – спросила лейтенант Шень.
Рин она нравилась. Ветеран двух последних Опиумных войн, Шень Сайнан родилась в провинции Обезьяна и была бесцеремонной, но умелой и прагматичной. Она презирала политические игры и, возможно, именно поэтому была в числе немногих офицеров, вызвавшихся последовать за Рин в первое сражение под ее командованием. Рин была ей за это благодарна.