Отпустив тормоз, он развернул маленький автомобильчик в обратную сторону и покатил к холмам.
Элевтера поднялась над деревьями наподобие классического храма с колоннами. Хорошо было бы когда-нибудь поехать посмотреть Грецию, подумал он, глядя на эту картину, попутешествовать с Дезире, когда наконец его дела здесь завершатся. Какое будет для нее удовольствие!
Фрэнсис и Марджори читали на веранде. Он остановился, войдя к ним.
– Премьер-министр, – произнес, улыбаясь, Фрэнсис.
– Я привез свою речь, – сказал Патрик, внезапно почувствовав себя неловко. – Я подумал, может, ты посмотришь ее.
– Спасибо, ты оказываешь мне честь. Марджори сдержанно поклонилась и собралась уходить:
– Я рано ложусь спать. Оставляю вас наедине для ваших разговоров.
Ее каблуки гулко прощелкали по холлу и процокали по лестнице наверх.
– У нее, кажется, простуда, – объяснил Фрэнсис после минутной паузы.
– Извини, но если я не вовремя?
– Ничуть не бывало, – сказал Фрэнсис твердым тоном.
Снова воцарилось молчание. Ночь была так тиха, что очень далекое ржание лошади заставило их разом вздрогнуть.
Фрэнсис заговорил тихим голосом:
– Девять лет! Как же много прошло времени с тех пор, как я встретился с тобой в школе. Какая же тогда была буря!
– Я тоже не понимаю, куда девалось это время, как всегда говорят старые люди. Правда, большей частью я чувствую себя еще очень молодым, и я думаю, ты согласишься, что я действительно еще молод, но иногда вдруг приходится считать оставшиеся годы.
– Да. Когда начинаешь думать о времени, все видится яснее и четче. И бывает, выходишь утром из дома и вдруг понимаешь, что никогда не видел более свежей зелени вокруг. Или никогда не нюхал более ароматного кофе. Именно так.
Некоторое время они сидели, разговаривая о предстоящем выступлении Патрика, о том – о сем, пока наконец не наступила ночь. В северных странах она приходит медленно, это Патрик помнил, но здесь это происходило не так.
В хлеву поблизости замычал теленок.
– Я что-то не помню, чтобы хлев был так близко от дома, – заметил Патрик.
– Раньше так не было. Думаю, из всей округи только у нас хлева так близко к дому. Но мне всегда нравилось слышать голоса животных. Я попросил построить коровник как раз тогда, когда перестраивали то крыло после пожара.
Теперь можно говорить об этом, подумал Патрик. Теперь нам опять ничто не мешает. И он продолжил тему:
– Мне тоже в детстве нравилось слушать, как куры укладываются на ночлег. Я и сейчас иногда скучаю по их последнему довольному кудахтанью.
– А тебе никогда не приходило в голову, что у нас с тобой очень схожие вкусы?
– Схожие?
– Ох, думаю, так. Кэт всегда так говорит… говорила. На мгновение показалось, будто Фрэнсис готов сказать что-то еще. Последовала пауза, в течение которой его пальцы барабанили по ручке кресла, но он явно переменил намерение, поэтому пауза затянулась. Нужно было чем-то прервать молчание.
– Ну, по крайней мере, ты… не политик! – сказал Патрик несколько шутливо.
– А ты знаешь что? Я не уверен, что ты сам политик. Я не хочу сказать, что ты делаешь что-то не так. Я имею в виду, что, по-моему, это не твое главное призвание. Мне кажется, тебе куда лучше было бы стоять перед классом и учить детей.
– Да, но тем не менее бывают моменты, когда мне нравится то, что я делаю. Я должен это признать. К тому же, как ты знаешь, тут и восторги, и славословие. Что ж, все мы люди-человеки, и мы пережили большие события, например, тот день, когда взвился ввысь наш флаг и мы стали государством.
– Ну да, конечно. У такого государства, которое можно пересечь за один час, должны быть очень серьезные проблемы.
Поскольку Патрик на это ничего не ответил, Фрэнсис извинился:
– Прости. Вероятно, это прозвучало не так, как я хотел.
– Я понял, и ты совершенно прав. Мы стоим здесь сейчас перед решениями, которые будут иметь всемирное, стратегическое значение. Стоит лишь почитать внимательно газеты и посмотреть на карту.
Внезапно в мозгу всплыла одна цифра:
– Россия дает Кубе миллион долларов в день в виде помощи. Весь мир сейчас терроризирован.
– Да. Везде подрывная деятельность. И цель в том, чтобы вызвать хаос. Губить то, что мы делаем, и с такой же скоростью, с какой мы это делаем.
Он говорит словами Кэт, подумал Патрик и сказал:
– Тебе бы надо побеседовать с моим зятем, будущим зятем. Это, знаешь ли, один из самых лучших экземпляров, каких я только встречал в своей жизни. И вовсе не потому, что он женится на Лорен. Но я знаю, что он сумеет заменить меня, если это будет нужно.
– Я слышал это от тебя еще раньше, и мне непонятно, почему ты об этом говоришь?
– Не волнуйся, я планирую остаться здесь надолго! Но все равно это приятно сознавать. Вот, мой другой зять, возлюбленный Мейзи… ну, тот, я скажу, полное разочарование. Он собирается покинуть страну. Естественно, берет с собой и Мейзи.
Поскольку Фрэнсис никак на это не прореагировал, Патрик продолжал с раздражением:
– Уезжает кое-кто из наших лучших людей. Уже уехал доктор Спэрроу, собирается доктор Мейнард. Говорят об утечке мозгов! И как раз тогда, когда нам нужно, чтобы побольше таких людей приезжало, а не уезжало.
– Ну что ж, они понимают, что где-то в другом месте у них будут большие возможности. Их нельзя винить за это, как мне думается.
– Нет, их можно винить за это! Разве они не знают или их не волнует, что для строительства государства необходимо время?
И как мы сумеет поднять страну, если они покидают нас, а враг стоит почти у самых ворот?! О, я часто лежу без сна и все думаю, думаю. Иногда я становлюсь как сумасшедший и уже не могу нормально думать.
– Но у тебя, Патрик, очень хорошее начало и за столь короткий срок…
– Я сделал что мог. И главное в том, что никто здесь теперь не станет бояться правительства. У нас нет политических узников. Каждый может говорить и думать о чем угодно, если он не нарушает мир и спокойствие. В наших тюрьмах нет телесных наказаний. С этим безобразием покончено раз и навсегда.
Фрэнсис несколько мгновений колебался, не решаясь заговорить. Потом, глядя на Патрика, сказал:
– Я никогда тебе об этом не говорил… Мне стыдно за себя. Когда Николас был еще здесь, и шли слухи о тех вещах, которые тут творились, в том числе и об ущелье, куда сбрасывались тела замученных, я не верил этому, даже когда Озборн рассказал мне, где находится это место.
– Ты мог бы сам поехать туда и посмотреть.
– Я не принимал это всерьез.
– Я понимаю тебя.
– Мне кажется, я чувствовал, что если я узнаю, что это правда, я пойду вместе с тобой…
– Ты все еще не ложился, Фрэнсис? – раздался голос Марджори, появившейся в дверях.
Но увидев Патрика, она схватила в пригоршню оборки своего пеньюара у горла:
– Ой, извините меня. Я не знала, что вы еще здесь.
Патрик встал.
– Это моя вина. Я втянул его в слишком долгий разговор.
– Ах, что вы! Говорите, сколько пожелаете, – ответила она.
Оба мужчины спустились по ступенькам к машине.
– Я очень сожалею, Фрэнсис, что ты собираешься покинуть нас, – сказал Патрик.
Фрэнсис кивнул. В свете, падающем с веранды, угадывалось лицо аристократа. Не в узком социальном смысле, отметил про себя Патрик. Фрэнсис унаследовал великолепную внешность, высокий интеллект и истинное понимание чести. И именно это делало его аристократом.
– Я надеюсь, все будет не так уж плохо, – сказал он после паузы, – ни для тебя, ни для кого-либо еще.
Фрэнсис понял смысл его слов:
– Ты будешь присматривать за ней, да? Не позволяй ей делать глупости.
– Не позволю.
Он не помнил, когда он был так же взволнован. И он зажал рот рукой, словно хотел задержать те слова, которые готовы были сорваться у него с языка: доверься мне, Фрэнсис, потому что ты и я…
Фрэнсис протянул вперед руку, как бы отпуская его. Это было спокойное прощание человека, который ищет уединения и избавления от напряженности.
– Мы возлагаем на вас наши надежды, премьер-министр. И на подобных вам людей во всем мире, – сказал он несколько официальным тоном.