Он вздрогнул и повернулся..
Слуги Анны вернулись и проплыли мимо, не заметив его.
Санглант молча проводил их взглядом.
Он видел колдовство, когда был в плену у Кровавого Сердца. Да и мальчишкой он частенько натыкался на крохотные создания в кустах, под камнями или под опавшей листвой в густом лесу, где ему запрещали играть, но куда он тем не менее убегал. Санглант понимал, что древняя магия живет в самой земле, и, хотя мысль об этом ему сильно не нравилась, он чувствовал, что и в его крови есть что-то волшебное, унаследованное от матери.
Но дэймоны Анны были другими, из высших сфер бытия, как сказала бы Лиат.
Они танцевали в траве и пели, Санглант не понимал ни слова, но танец и песня были одновременно и радостными и печальными. Эти существа казались сотканными из лунного света. Они то кружились в хороводе, то проходили друг сквозь друга.
Даже если они и знали о присутствии Сангланта, то ничем этого не показывали.
Никакого присутствия волков он не чувствовал.
Санглант долго смотрел на слуг Анны, но как только в лесу начало светать, их очертания стали размытыми, словно испарялись под лучами солнца. Вскоре они совсем исчезли, превратившись в невидимок. Он услышал, как кто-то хихикнул у него над ухом, почувствовал, как чьи-то пальцы пощекотали ему шею. Санглант рассмеялся и пошел седлать лошадей.
Не придав никакого значения ночному происшествию, Анна уверенно вела их дальше в лесные земли. На следующий день к полудню они добрались до перекрестка дорог и остановились у каменистого холма. Кто-то вырубил тут все деревья, кроме одного огромного дуба, — вероятно, его слишком трудно было увезти.
— Здесь мы повернем на восток, — сообщила Анна.
— Не на север? — удивленно спросила Лиат.
— На восток, — повторила ее мать.
Добравшись до следующего перекрестка, Санглант увидел еще одно огромное дерево, на стволе которого были вырезаны фигуры: мужчина с головой оленя, женщина-грифон и волк. У самых корней дуба-исполина были сложены камни, на которых виднелись темные потеки, подозрительно напоминавшие запекшуюся кровь.
— Жертвоприношения, — сурово произнесла Анна. — И тому подобные ужасы. — Она спешилась, подошла к дереву и спокойно осмотрела камни. Между ними лежал амулет, он наполовину сгнил, и вряд ли кто-нибудь мог бы с точностью сказать, что на нем изображено. Анна взяла ветку и, не прикасаясь к предмету, откинула его прочь. — Здесь потрудился враг рода человеческого.
Санглант с интересом смотрел на женщину, которая дерзнула поднять руку на амулет. Может, и правда, что враг подчинял себе слабых духом, заставляя их нести в мир зло. Однако самому принцу случалось видеть, как молились перед битвой люди, которые верили не в Господа и Владычицу, а в души предков или других богов, и эти люди были ничем не хуже тех, что принадлежали Кругу Единства.
Анна повернулась к Лиат:
— Сожги это.
Девушка побледнела. Она не шевельнулась и не произнесла ни слова.
— Тебе дан дар огня. Сожги это место, где приспешники врага рода человеческого приносят свои жертвы.
— Нет. Местные жители делают это только для того, чтобы защитить себя и своих животных. Или просят, чтобы в пути была хорошая погода. Зачем причинять им вред, если они ничем не навредили нам?
— Твоими устами говорит Бернард. Он слишком много путешествовал и слишком снисходительно относился к некоторым обычаям других народов.
— Отец всегда говорил, что мы должны уважать обычаи других.
— Ты слишком долго жила с ним.
— Куда мы поедем? — упрямо спросила Лиат.
— Ты не сделаешь того, что я сказала?
— Нет. Ты не понимаешь, о чем просишь меня.
— Я — одна из тех немногих, кто способен это понять.
Анна посмотрела на Сангланта. Он увидел, как клубится вокруг нее воздух, и понял, что ее слуги тут, а секунду спустя он сумел расслышать и их голоса: они твердили что-то об огне и пламени, но больше ему ничего не удалось разобрать.
— Думаю, нам пора ехать, — произнес он. — Наверняка где-то неподалеку есть жрец, который исполняет все эти обряды жертвоприношения. Ведь люди служат Богу по-разному, и все мы — орудия Господа.
— Очень многие становятся слепыми орудиями, принц Санглант, и лишь некоторым дано узнать о своем предназначении.
— Вы говорите, как мой отец, сестра Анна. Но я не принадлежу к таким людям. И моя жена тоже.
— Железо не знает, во что оно превратится, пока не попадет в руки кузнеца, — сказала она, в последний раз смерив Лиат взглядом.
— Давайте отправляться, — повторил он.
Лиат резко послала лошадь вперед, не желая продолжать разговор.
— Оставлять такое место без очищения — поступать против воли Божьей. Ведь глупые суеверные люди будут по-прежнему приходить сюда молиться и приносить жертвы только потому, что этот жертвенник существует, — сказала Анна, не трогаясь с места.
— Поступайте, как сочтете нужным, — ответил Санглант и поехал вслед за Лиат. Эйкийская собака побежала за ним. Лиат остановилась в тени довольно большого камня, лежавшего возле дороги.
— Я не могу понять, кто твоя мать, — посетовал Санглант. — Она монахиня или знатная леди? Какому роду она принадлежит?
— Мать ничего мне не рассказывает, — сердито сказала Лиат. — Я спросила, почему она носит золотое ожерелье, но она не ответила. Она не хочет, чтобы я знала, какому роду принадлежу!
— Или у нее есть причины держать тебя в неведении. Лиат, о чем ты, по ее мнению, должна узнать?
— Об искусстве математики.
— «Железо не знает, во что оно превратится», — тихонько пробормотал он, принюхиваясь. В воздухе потянуло дымком. Санглант услышал стук копыт, и спустя минуту Анна присоединилась к ним.
Днем небо закрыли тяжелые тучи и начался такой ливень, что им пришлось укрыться в первой же встреченной на пути деревне. Там они оставались два дня, пока не утих ураган.
Когда они наконец взобрались на последний холм, то увидели башню замка Лавас — побеленную и с новой крышей. Отсюда Алан мог разглядеть реку, текущую среди полей, маленькую церковь, чистенькие деревенские домики, деревья и замок. Казалось, графство процветает. У ворот замка собралась толпа, и при виде знамени Лавастина раздались приветственные крики. Люди вышли на дорогу приветствовать лорда.
— Кастелянша Дуода приготовилась к нашему приезду, — сказал Лавастин.
— Ваши поля хорошо ухожены, — заметила Таллия, — а люди сыты и одеты.
— Разумеется, — отозвался Лавастин. Для него это было естественно.
— А церковь маленькая, — тут же добавила она.
— Зато богато украшенная, как и полагается. — Лавастин взглянул на Алана, а потом снова на Таллию. — В замке тоже есть часовня, где мы молимся каждый день.
Под громкие приветственные крики они ехали к воротам. Слуги и крестьяне старались дотронуться до шпоры Лавастина или Алана, когда те проезжали мимо. Алан заметил в толпе и незнакомые лица. Эти люди были плохо одеты и бледны, с ввалившимися щеками и надеждой, горящей в глазах, устремленных на графа и его наследника.
— Ваши подданные вас любят, — сказала Таллия. Люди выкрикивали ее имя и желали ей родить здорового ребен-ка. — Когда мы проезжали через Арконию, жители тоже собирались, чтобы посмотреть на нас. Но они боялись моих родителей и вовсе не любили их.
После приезда Лавастин сразу занялся делами. Он уселся в большом зале, и к нему потянулась вереница людей. Он распорядился имуществом, которое привез из королевских земель: кастелянше достались чернила и пергамент, слугам — инструменты, жителям деревни — дюжина упитанных овец, черенки айвы и виноградные лозы из королевских виноградников. Ловчему Родлину привезли трех собак, кухарке — горшки, а стражникам — копья, дротики и кинжалы.
— В этом сезоне у нас очень много работников, — сообщила кастелянша Дуода. — В Салии участились набеги куманов, поэтому многие пришли оттуда в надежде получить работу на время сбора урожая.