— А кто этот Булкезу?
— Их вождь. Именно он убил сына Бояна от первой жены, кераитской принцессы. Его мать тоже принадлежит племени кераитов.
— Значит, кераиты — тоже одно из куманских племен? — спросила Сапиентия.
— Нет, они живут восточнее и платят дань джиннийскому правителю.
Сапиентия дотронулась до золотого ожерелья на шее и посмотрела на шелковые занавеси паланкина. Ткань висела так неподвижно, что казалось, внутри никого нет. Монах подошел ближе.
— Говорят, все их женщины — ведьмы и язычницы. — Он показал изувеченное запястье. — Они думали, что письмо — это магия, поэтому и отрубили мне руку. — Монах осторожно посмотрел на паланкин, словно опасаясь, что его слова достигнут ушей сидящей внутри женщины. — Так я оказался на службе у Бояна. И мне здесь нравится.
— И Боян действительно верит в Священное Слово? — спросила Альберада.
— Так же, как и любой из унгрийцев.
— А его мать? — поинтересовалась Сапиентия, отвернувшись от паланкина.
Монах покачал головой:
— Она могущественная колдунья. Не гневи ее.
Ханна молча смотрела на паланкин, занавески которого так и не шелохнулись. И зачем женщине сидеть в замкнутом пространстве? Интересно, сколько же времени она провела там без всякого движения? Ханне казалось, что сама она ни за что бы не смогла высидеть так долго. Что и говорить, она даже в присутствии принцессы могла ходить, смеяться, разговаривать, пить и есть с ее тарелки. Если честно, то остатки с тарелки принцессы были куда вкуснее того, чем Ханне доводилось перебиваться в Хартс-Рест.
Все-таки жизнь королевского «орла» очень хороша, несмотря на опасности. Но ведь опасности подстерегают всякого, редко бывает так, что человек проходит по жизни, не испытав никаких лишений.
Принц Боян продолжал топать и колотить по столу кубком, в зале стоял оглушительный ор. Монах объяснил:
— Он поет песню о смерти сына, о его героической гибели и о его душе, которая все еще бродит по свету.
— Языческое суеверие, — не преминула заметить Альберада. — Брат Брешиус, как это вы еще ухитряетесь сохранять благоразумие, прожив столько лет среди язычников?
— Просто надо запастись терпением и положиться на Господа.
— Война! — вопил Боян, а вместе с ним и все его воины-унгрийцы. — Пора в бой!
Все кричали и шумели так, что Ханна закрыла уши. Мужчины осушили кубки в последний раз и принялись собираться. Зал начал стремительно пустеть.
— Куда это они? — удивилась Сапиентия.
Епископ встревоженно посмотрела на толпу. Пьяные, взбудораженные унгрийцы, похоже, готовились к сражению.
— Мы отправимся в путь утром, — радостно оповестил Боян и снова уселся за стол. — Но сейчас пора ложиться спать.
Сапиентия улыбнулась. В зале кроме нее остались только Ханна, две служанки, принц Боян и единственный слуга, на шее у которого виднелось металлическое кольцо, подозрительно похожее на рабский ошейник.
Боян обнажил свой меч, и Ханна тотчас выхватила свой кинжал. Сапиентия замерла от ужаса.
— Никаких женщин! — воскликнул Боян и положил меч на стол. — У меня не будет женщины, пока я не убью мужчину в бою. Такова клятва всех наших мужчин. И если ее нарушить, удача отвернется от нас. Пока меня не будет, ты можешь развлекаться с этим слугой, а когда я вернусь, мне бы хотелось, чтобы у нас были дети. Тебе тоже хочется этого?
— Конечно, — оскорбленно произнесла Сапиентия. Она дотронулась до лезвия меча, на котором виднелись какие-то письмена. — Но я тоже воин, и у меня не меньше обязательств, чем у тебя.
— Ты со своими воинами тоже отправишься с нами на битву с куманами? — Боян громко рассмеялся. — Моя женщина сильная. Она как львица охотится за своей добычей. Мы поедем воевать вместе.
3Слугам принца Эккехарда удавалось прятать Ивара и Болдуина от старого лорда Атто целых десять дней. Ивару пришлось тащиться пешком, рядом с телегами, закрыв лицо капюшоном, как монаху-молчальнику, или трястись в повозке, когда выдавалась такая возможность. Он уже начал думать, что лучше бы их нашли, чем так мучиться. Вскоре, как водится, все раскрылось.
— Лорд Болдуин должен вернуться в Отун немедленно! Это же оскорбление! И маркграфиня Джудит никогда его не простит! Она не потерпит такого отношения, войны разгорались и по меньшим поводам.
Эккехард ничуть не испугался.
— Она ни о чем не догадывается, не подозревает, что он у нас. А мы ей никогда об этом не расскажем.
К слову сказать, принц Эккехард почти никогда не возражал лорду Атто, но на сей раз решительно заявил:
— Болдуин останется со мной!
— Нет, он должен уехать отсюда завтра же утром. Так распорядился бы ваш отец.