Дэвид повернулся к ней. Она вся уже изменилась, и гордый вызов в ее глазах исчез. Она ждала, что ей придется защищаться, но он и не думал на нее нападать. И так как она не скрывалась от него, он кивнул головой по направлению к окну.
— Он уплывает на лодке. Боюсь, вам не хочется, чтобы я встретился с ним, и мне очень жаль, что я был здесь, когда он пришел.
— Я совершенно не старалась не пускать его сюда, мсье Дэвид. Может быть, я даже хотела, чтобы вы увидели его. Только я думала, что вы…
Она запнулась.
— Вы ожидали, что я буду мучить вас, выпытывать, откуда он знает о Роджере Одемаре? — сказал он. — И вы приготовились к защите. Но я не намерен ни о чем спрашивать вас, если вы сами этого не позволите.
— Я очень рада! — тихо сказала она. — Я начинаю верить в вас, мсье Дэвид. Вы обещали мне не думать о бегстве, и я верю вам. Можете ли вы обещать также не задавать мне вопросов, на которые я не могу ответить, пока не приедет Сен-Пьер?
— Постараюсь.
Она тихо подошла к нему и встала перед ним так близко, что могла бы положить ему на плечи свои руки.
— Сен-Пьер много рассказывал мне о конной полиции, — сказала она, спокойно и пристально глядя ему прямо в лицо. — Он говорил мне, что люди в красных куртках не способны на подлости, а нападают на человека прямо и честно. Он называет это «играть в открытую». Так вот, я хочу спросить вас, мсье Дэвид, хотите вы со мною играть в открытую? Если я предоставлю вам полную свободу на этом судне и на лодках и даже на берегу, то станете ли вы дожидаться Сен-Пьера, чтобы как мужчина с мужчиной докончить с ним игру?
Карриган слегка наклонил свою голову.
— Да, я подожду и закончу игру с Сен-Пьером.
Он заметил, как какой-то трепет быстро пробежал по ее белой шее, и с неожиданным порывом она протянула ему руку. На мгновение он задержал ее в своей. И от крепкого пожатия ее маленьких пальчиков, от ощущения их нежного тепла, снова взволновало ему кровь то, с чем он твердо решил бороться. Она так близко стояла от него, что он чувствовал трепет ее тела. На мгновение она наклонила голову, и ее прекрасные блестящие волосы очутились почти у самых его губ, а нежный запах их ударил ему в лицо.
Тихонько выдернув руку, она отошла от него. Теперь она казалась Карригану совсем молоденькой девушкой. Это зардевшееся лицо, эта откровенно сиявшая в ее глазах радость — во всем была чисто девичья прелесть.
— Теперь я не боюсь больше, — воскликнула она слегка дрожащим голосом. — Когда приедет Сен-Пьер, я все расскажу ему. И тогда вы можете задавать вопросы, а он ответит вам. Уж он-то не станет обманывать. Он будет играть в открытую. Я уверена, что вы полюбите Сен-Пьера и простите мне то, что произошло за скалою.
Она кивнула головой по направлению к двери.
— С этой поры вам все открыто, — прибавила она. — Я скажу об этом Бэтизу и остальным. Когда мы причалим, вы можете сойти на берег. И давайте забудем обо всем, что случилось, мсье Дэвид! Забудем до самого приезда Сен-Пьера!
— Сен-Пьер! — вздохнул он. — Если бы не было никакого Сен-Пьера!
— Я бы погибла тогда! — быстро перебила она его. — Я умерла бы!
В открытое окно снова донеслись до них странные унылые выкрики калеки Андрэ. Мари-Анна подошла к окну. И Дэвид, подойдя за нею, заглянул поверх ее головы, стоя опять так близко, что его губы почти касались ее волос. Андрэ возвращался в сопровождении двух Йоркских лодок, направлявшихся к судну.
— Вы слышали, как он спрашивает про Черного Роджера Одемара? — сказала она. — Все это очень странно. Представляю себе, как он должен был поразить вас, когда вы увидели его в дверях. Его душа, как и его тело, — развалина, мсье Дэвид. Много лет тому назад после сильной бури Сен-Пьер нашел его в лесу под свалившимся на него деревом. Он выжил, но остался вот таким. Сен-Пьер его любит, а бедняга Андрэ прямо молится на него и всюду ходит за ним, как собака. Его рассудок совершенно помутился. Он не знает своего имени, и мы зовем его Андрэ. И постоянно, днем и ночью, он спрашивает одно и то же: «Не видал ли кто-нибудь Черного Роджера Одемара?» Иногда — если вы позволите, мсье Дэвид, — мне хочется спросить вас, что такого ужасного вы знаете о Роджере Одемаре?
Йоркские лодки выехали на середину реки, и с них раздалась удалая песня. Дэвид в каждой лодке насчитал по шесть человек, весла которых поблескивали на утреннем солнце в такт их песне. Мари-Анна неожиданно взглянула на него; на лице у нее и в глазах он прочел то, что смутно почувствовал раньше в звездных сумерках того вечера, в те волнующие мгновения, когда они стрелой неслись через пороги. Теперь она была девушкой. Он не мог думать о ней как о женщине. Он не мог думать о ней как о жене Сен-Пьера. В этом устремленном на него взгляде было что-то такое, что дошло до самой глубины его души. Словно на мгновение между ними упала какая-то завеса.
Трепетно улыбнувшись ему своими пунцовыми губами, она стала вновь смотреть на реку, а он так близко наклонился к ней, что от налетевшего ветра его задела по лицу блестящая прядь ее волос. Неудержимый порыв овладел им. Затаив дыхание, он склонился еще ниже и тихонько коснулся губами шелковистых колечек, а затем отступил назад. Ему стало невыносимо стыдно. Он задыхался, сжав свои кулаки. Она не заметила того, что он сделал, потому что в эту минуту, словно рвущаяся к полету птица, она всем своим существом стремилась ответить несущейся с реки громкой песне.
— Мои люди счастливы! — воскликнула она. — Даже в бурю они смеются и поют. Слушайте, мсье! Они поют «Последний приют». Это наша любимая песня. Последний приют — это наш дом, там, далеко, в глухой пустыне, куда никогда не заходят люди. Там ждут их невесты и жены, и они счастливы, зная, что сегодня мы будем ближе к ним на несколько миль. Они не похожи на жителей Монреаля, Оттавы и Квебека, мсье Дэвид. Они словно дети. Но какие изумительные дети!
Она подбежала к стене и сняла знамя Сен-Пьера Булэна.
— Сен-Пьер плывет за нами. Он сплавляет строевой лес, какого нет в наших краях, и мы ждем его. Но каждый день мы проплываем по течению несколько миль к нашему дому. Теперь они возвращаются сюда, на судно. Мы поплывем медленно, и это будет чудесно в такой день, как сегодня. Хорошо бы вам выйти на палубу, мсье Дэвид. Хотите, пойдем вместе? Или, может быть, вам хочется остаться одному?
От ее прежней принужденности не осталось и следа. На губах играла легкая улыбка, а глаза ярко блестели. Это было не кокетство, а что-то гораздо более глубокое и живое, что-то настоящее, словно перед ним очутилась новая Мари-Анна Булэн, открыто и просто говорившая ему о своем желании быть с ним.
— Я пойду с большой охотой, — ответил он.
Он с трудом выдавил ответ, почти не сознавая того, что говорит, и все же чувствуя, как неестественно звучит его голос. Взял со стола трубку и приготовился сопровождать ее.
— Вы должны подождать немного, — сказала она и на мгновение коснулась его руки своей. Коснулась так же легко, как незадолго перед этим он коснулся губами ее волос, и все же он почувствовал это прикосновение каждым нервом своего тела.
— Непапинас готовит сейчас особую примочку для вашей раны. Я пришлю его сюда, а затем и вы можете идти.
Когда она стояла уже в дверях, вольная песня гребцов прозвучала еще громче. Она быстро обернулась.
— Они счастливы, мсье Дэвид! — тихо повторила она. — И я тоже счастлива, как они. Я не боюсь больше ничего. И весь мир снова прекрасен. Вы догадываетесь, почему это? Потому что вы дали мне ваше слово, мсье Дэвид, и потому, что я верю вам. — И она ушла.
В течение нескольких минут он стоял неподвижно. Пение гребцов, чей-то внезапный резкий крик, голоса, а затем какой-то скрип вдоль бортов судна — все это доносилось до него, словно из другого мира. То, что происходило в его душе, отмело все окружающее. Правда, которую он так долго таил в себе, наконец вырвалась наружу; она, словно морской прибой, сметала перед собой все преграды, которые он поставил ей, она заставила его волю смириться перед своей торжествующей силой. Какой-то голос в его душе кричал об этой правде, о том, что ничего ему так не хотелось на свете, как схватить в свои объятия это удивительное создание, которое считалось женой Сен-Пьера, эту женщину, которая хотела убить его и теперь жалела об этом. Он знал, что привлекла его не только ее красота. Он молился на нее, как, наверное, молился и ее муж Сен-Пьер. Словно огненная буря пронеслась над ним, оставив его разбитым и сломленным, как обгоревшее в лесном пожаре дерево. Он едва не закричал и стиснул до боли свои руки. Она была женой Сен-Пьера! А он, Дэвид Карриган, гордый своей честностью и силой своей воли, осмелился желать ее в то время, когда муж ее отсутствовал. Смотрел на закрытую дверь, негодуя на самого себя, все больше стыдясь своей слабости и все безнадежнее сознавая свою беспомощность перед тем, что с такой силой ворвалось к нему и его целиком захватило.