Сержант это хорошо понимал. Я тоже. Но другого выхода не было. Слишком мало людей для полноценной зачистки.
…Заряд сработал относительно негромко – я очень надеялся, что продолжавшийся на крыше концерт не позволит сепам сразу обнаружить наше вторжение. Овальный кусок железобетона рухнул вниз, разбросанные взрывом гранулы керамзита забарабанили по щитку шлема. Тут же еще три взрыва прозвучали почти без пауз между ними – три осколочные гранаты сделали расположенное внизу помещение гарантированно безлюдным. Не успело смолкнуть отраженное от перекрытий эхо, а я уже стоял на краю провала, направив вниз луч лазерного дальномера. Семь метров…
– На леерах! – скомандовал я и показал сержанту пять оттопыренных пальцев на левой руке, потом загнул три из них.
Десантники споро цепляли карабины лееров за балки, за выступающие из бетона концы арматуры, прыгали вниз. Первая тройка, вторая… Взвизгивали мини-лебедки, укрепленные за левым плечом, ударялись о пол шипованные подметки десантных ботинок, с негромкими щелчками отстегивались карабины, когда натяжение лееров слабело. И все. Никаких других звуков. Седьмая тройка, восьмая… Тишина давила. Тревожила… Секретный объект – и нет внутренней охраны?!
Внизу ударила очередь – скупая, на три патрона. Еще одна, еще… Грохнуло несколько раскатистых одиночных выстрелов – ничего похоже звучащего на вооружении десантников не имелось.
Ну и славно. Начинаем панихиду с танцами, кто не спрятался, тот покойник…
И я шагнул в овальное отверстие.
4. Дети льда и дети асфальта
Взмах ножа, еще один, еще… Талькуэ-иа-сейглу, Умеющий-ходить-по-Льдам, подхватил очередной снежный блок, поставил его на возводимую конструкцию, отсек лишнее… Снова взмахнул снеговым ножом – длинным, с полуметровым лезвием. Блоки из слежавшегося плотного снега были все разные, несколько отличались и размером, и формой – однако почти идеально вставали на нужное место, и подгонять их по размеру приходилось редко. Куполообразное сооружение росло очень быстро.
– Лихо работает… Я бы палатку дольше ставил, чем он строит и́глу. Сколько лет тренироваться надо…
– Это у здешних узкоглазых врожденное, генетическое. Разве птицы тренируются строить гнезда? Или пчелы?
– Пчелы гнезда не строят. Только осы.
– Какая разница… Что-то и пчелы строят.
– Пчелы строят соты. Из воска.
– Ну вот… Кто их учит, кто тренирует, кто им чертежи рисует? Никто. Так и альмеуты. Безмозглые, как пчелы. А не будет вокруг льда и снега – какую-нибудь хибарку из жердей и шкур им в жизни не придумать. Так и замерзнут, быдло узкоглазое.
– Да ты расист…
– Я не расист. Я реалист. Констатирую реальные факты. Расисты – это они, узкоглазые выродки. За людей нас не считают.
– Ребра до сих пор болят? Я тебя считаю человеком, но если бы ты заявился в мой дом, выжрав до того в одиночестве пинту виски, и попытался поиметь мою жену «по законам гостеприимства» – получил бы от меня не меньше, чем от альмеутов.
– Разве я это придумал? У них так заведено. К тому же у тебя нет дома. И нет жены. И кто бы от кого получил, еще вопрос.
– А у тебя больше нет виски. Так что давай сменим тему.
– Надоело пялиться на это насекомое… Сейчас заползет в свою нору и задрыхнет. Скукота…
– Вообще-то странно… С чего Тальк вдруг взялся строить иглу? Погода хорошая, ни сам, ни собаки за три часа пути устать не могли…
– Ленивая узкоглазая свинья. Нажрется сейчас спиртом, да и все дела.
Талькуэ-иа-сейглу не слышал голосов, сравнивающих его то с пчелой, то с иными представителями животного мира, – звучали они в полутора сотнях километров от заканчивающего постройку альмеута. Строил он, кстати, отнюдь не иглу, вопреки мнению далеких наблюдателей. Альмеутское иглу – капитальное жилище, в котором можно стоять в полный рост, а маленькие хижины, служащие приютом для путешественника, назывались инзи . Разместиться в них можно было только лежа и только скрючившись в позе эмбриона. Впрочем, никто из альмеутов не снисходил до разъяснения хойту таких тонкостей – не-люди слишком тупы и слишком мало понимают в настоящей жизни.
Ну вот и все… Купол почти идеальной формы из сорока восьми – не больше и не меньше – снежных блоков готов. Сорок девятый блок лежит неподалеку и должен закрыть входное отверстие. В сферическом куполе осталось небольшое отверстие-отдушина – не на вершине, а снизу, с подветренной стороны. Можно было обойтись и без него, снег – материал воздухопроницаемый, а очаг в инзи обычно не разжигают, крохотное жилище обогревается теплом его обитателя. Но сегодня хижина-инзи послужит не только как укрытие от бури.
Талькуэ бросил взгляд вокруг. Нарты установлены у тороса правильно, чтобы как можно меньше времени пришлось потратить впоследствии, откапывая их из снега. Распряженные собаки устроились в снежных ямках, подкрепляются сушеной рыбой, – этим мохнатым зверюгам не нужны искусственные убежища, чтобы переждать буран. Ветер сам нанесет над ними снеговой купол…
Погода и впрямь стояла хорошая – на взгляд хойту, ничего не понимающих в жизни. Но Талькуэ знал: не позже чем через час разразится снежная буря, короткая, но яростная. Рожденные во Льдах не ошибаются в предсказаниях погоды… А если ошибаются, то долго не живут.
Теперь надо сделать главное, без чего в новое жилище человек войти не может, даже во временное… Вернее, войти-то сможет, но вместе с ним войдет и кое-что еще. И не только в жилище – тело спящего человека, покинутое душой, лакомая добыча для злых духов, бесприютно блуждающих по ледяным просторам.
– Что за херню он там бормочет? Я и четверти не понимаю…
– Молитва. Это староальмеутский, нормальных словарей его никогда не существовало… Так, коротенькие разговорники. Они-то к нам в «балалайки» и закачаны.
– А парень еретик, похоже… Что за древняя тарабарщина? Все правильные молитвы им сочиняет наша Дениза. Знатная из нее получилась верховная шаманша… Черт, я сам готов перейти в альмеутскую веру ради ее сисек! И ведь ни одну камеру не дает установить в храме, сука… Чем они там занимаются, что выходят такие сияющие? Точно дело не обходится без групповухи…
– Ты уверен, что Дениза нас сейчас не слушает?
– Уверен.
– С чего бы?
– А она на ковре у начальства. На виртуальном, понятно.
– Ты, конечно же, этого не знаешь, но запись звука на восковые валики изобрели еще в конце девятнадцатого века. С тех пор звукозаписывающая техника весьма усовершенствовалась.
– Весь дрожу, сейчас рожу… В пультовой сегодня дежурит Зиг. А этот парень кое-что мне по жизни должен. И я могу тут с тобой обсуждать планы взрыва Острова или ограбления спиртового склада. Или судачить о промежности Денизы, все равно никто ничего не услышит, ни напрямую, ни в записи.
– Обсуждай сам с собой. Я, пожалуй, воздержусь. Мне Зиг ничего не должен… Смотри, Тальк заползает внутрь.
– Ну вот, теперь три камеры из четырех ни о чем… Переключись на ту, что у него на груди, в амулете… Да нет, на инфра… Вот, другое дело. Только на что тут смотреть? Как он помастурбирует и задрыхнет? Давай-ка лучше сходим на часок к Зигу. Он втихаря, через Анкориджский центр связи, нащупал выход в Сеть. Соединение паршивое, с перебоями, но уже скачал пару новых вирт-сексушек…
– Дениза приказала наблюдать без перерывов. Ее очень интересует, как этот парень умудряется находить чернухи столько же, что и остальные альмеуты, вместе взятые. А в иные месяцы даже больше.
– Брось, в этой конуре он сейчас не найдет ничего, кроме собственного члена…
– Ну тогда, если ты прав, он собрался сделать себе обрезание.
– Хе… и вправду ножик… строгает какую-то палку… Будем изучать альмеутскую технику резьбы по дереву или сходим все-таки к Зигу?