Ну, а я все-таки провалился в конце концов. Это случилось месяца через три после истории с пулеметом. Была облава, и меня арестовали с машиной. Это уже случалось не первый раз и всегда сходило благополучно. Но тут какому-то непоседливому офицеру понадобилось съездить за сотню километров от места, где я был под арестом. Он взял мою машину и поехал. Я понял, что песенка моя спета. Бензин был на исходе. Через каких-нибудь десять километров машина станет, он проверит бак, и все раскроется.
Это было в Эстрада-Пальме. В двухстах метрах от сарая, где я находился, начиналось поле сахарного тростника и тянулось, я знал, на много километров. Часовой был далеко, один, и я решил подождать на всякий случай, вдруг все обойдется. Но не обошлось. Через полчаса прикатила моя машина. Я видел, как из нее вылез офицер и принялся орать на солдат, указывая на бензобак. Солдаты начали сбивать бак прикладами. Я бросился бежать в тростник. Найти человека в поле тростника — все равно что иголку в стоге сена. Они стреляли часа два, даже самолет вызвали, он покружился над полем и улетел. Места эти я знал с детства и через несколько суток был уже в горах — у Фиделя.
С тех пор я остался в Сьерре. Целый год шли бои, мелкие стычки. Мы применяли партизанскую тактику: не шли на крупные сражения, но изматывали противника неожиданными быстрыми ударами. Силы наши росли…
Наконец взбешенный диктатор предпринял «решающее наступление» и раззвонил об этом по всему миру. Это было в мае 1958 года. Сражения шли два с половиной месяца. Батиста бросил против нас четырнадцать пехотных батальонов, семь отдельных рот, танки и самолеты с напалмовыми бомбами. Вначале батистовцы теснили нас, но в июле мы одержали первую крупную победу при Эль Хигуэ. С тех пор все пошло иначе. Я расскажу вам, как это было.
11 июля восемнадцатый батальон Батисты стал лагерем в Эль Хигуэ, в десяти километрах от пика Туркино. Фидель в это время сконцентрировал здесь все свои группы и занял позиции вокруг противника.
Ночью мы выкрали нескольких пленных. Продержали их до утра, а утром собрали хорошо одетых бойцов, вооружили их как следует и сделали так, чтобы пленные их видели. Потом пленных накормили и ночью снова доставили в батальон Батисты, чтобы те рассказали, во-первых, о нашей силе, во-вторых, о том, как мы обращаемся с пленными. Кроме того, один из пленных передал своему командиру письмо от Фиделя.
Дело в том, что батальоном командовал капитан Хосе Кеведо — один из немногих офицеров Батисты, который не потерял человеческого облика и не опустился до издевательства над населением и солдатами. Фидель знал капитана Кеведо лично. Когда-то они вместе учились в университете на юридическом факультете.
(Копию этого письма я получил потом у секретаря Фиделя Кастро, поэтому привожу его здесь текстуально, лишь с незначительными сокращениями. — Г. Б.)
«Сьерра-Маэстра
Командир Хосе Кеведо!
С глубокой грустью узнал я от первых пленных, что вы командир осажденного войска… Вы знаете, что дело, за которое жертвуют собой и умирают эти солдаты и вы сами, — несправедливое дело. Вы — военный, сохранивший свою честь и знаток законов, вы знаете, что диктатура — это насилие над всеми конституционными и человеческими правами нашего народа. Вы знаете, что диктатура не имеет права жертвовать солдатами республики для защиты режима, который угнетает страну, попирает свободу и держится лишь террором и преступлением. Она не имеет права посылать солдат республики биться против своих собственных братьев, которые требуют только того, чтобы жить свободными… Мы не воюем против армии. Мы горько оплакиваем каждого солдата, который умирает, защищая подлое и несправедливое дело.
Министры, сенаторы и генералы находятся в Гаване. Они не подвергаются риску и не выполняют тяжелой работы, в то время как их солдаты, окруженные стальными кольцами, терпят голод и находятся на краю гибели.
Ваше войско осаждено, у вас нет ни малейшей надежды на спасение. Все пути — сушей и водой — отрезаны, они перерыты траншеями и заминированы…
Вы погибнете от голода или от пуль, если битва будет продолжаться. Жертвовать этими людьми в безнадежной битве ради позорного дела — это преступление, которое человек чувств, человек сердца не может совершить.
В этом положении я предлагаю вам сдаться с почетом и достоинством. Со всеми людьми мы будем обращаться с уважением. Офицеры смогут оставить при себе оружие.
Примите эти предложения.