Вильямс пробормотал что-то насчет преисподней, потом оглянулся на Ганса Шютте. Тот, взглянув на Тросса, махнул рукой.
Яхта повернула к расселине и осторожно вошла в нее. Там было мрачно и сыро. Отвесные стены словно смыкались в вышине. Стало темно, как ночью.
— Придется зажечь фары, — решил Ганс.
Матросы баграми ощупывали стены и промеряли дно. Яхта с зажженными огнями медленно пробиралась вперед.
Трещина стала расширяться. Вокруг посветлело. Наконец погасили огни. Трещина оказалась входом в скрытую внутреннюю бухту.
Здесь голые дымящиеся берега были не так высоки, как со стороны океана. Скалы с характерными складками походили на искусственно высеченные лестницы.
— Недурное место для морской базы! — сказал Ганс Шютте и подмигнул Троссу.
Пытались бросить якорь. Дно оказалось скалистым, как и весь остров.
Бухта была настолько защищена от волнений, что Вильямс решил остаться в этой каменной чаше.
Высокие стены отгораживали ее от океана и от всего мира, надежно скрывая этот очаг будущих мировых потрясений.
Когда на яхте зажгли огни, а в небе высыпали поразительно яркие звезды, на палубе встретились Тросс и Бернштейн. Оба были в противогазах, и голоса их звучали приглушенно, словно они старались, чтобы их никто не услышал.
— Вы упомянули как-то об Оппи, о профессоре Оппенгеймере… Как вы относитесь к нему, создателю первой атомной бомбы? — спросил Тросс.
— Знаете ли вы его судьбу?
— Еще бы! — отозвался профессор Бернштейн. — Он всегда был примером для меня. Он создавал средство защиты Америки, но после совершенно неоправданного, ненужного взрыва бомбы в Хиросиме и бессмысленного уничтожения сотен тысяч людей он отказался от участия в создании более мощного атомного оружия — термоядерной бомбы.
— И не побоялся комиссии антиамериканской деятельности.
— Да, не побоялся ничьих обвинений.
— А вы, проф? Вы тоже не побоялись бы?
— Я боюсь, Тросс, очень боюсь. С того самого часа, как поджег облако на этом проклятом параде.
— Чего же вы боитесь?
— Себя, его, вас… я все еще не сделал нужного шага, чтобы довериться вам. Вот и боюсь себя…
— Я тоже боюсь, — сказал Тросс. — Боюсь за вас.
— Я постараюсь во всем разобраться. Непременно разберусь. Обещаю вам…
Звезды светили так ярко, что казалось, погасни на яхте огни, от звезд легли бы тени.
Глава II
Газообразное пиво
Ганс Шютте и профессор Бернштейн медленно поднимались по ржаво-желтой естественной лестнице. Внизу, у подножия скалы, виднелась шлюпка с двумя матросами.
Ганс Шютте покачивался из стороны в сторону, тяжело придавливая сапогами выветренную, рассыпающуюся под ногами породу. Сквозь стекла противогаза он посматривал на фиолетовый силуэт ушедшего вперед профессора, который выстукивал рукой в воздухе какую-то затейливую дробь.
Они поднялись уже довольно высоко. Позади на спокойной воде замерла яхта. Края вогнутой чаши острова были хорошо видны. Они поднимались все выше по мере приближения к океану, где заканчивались обрывами.
Остров повсюду был абсолютно гол. Не только деревца или кустика, но даже признака мха нельзя было найти на этих кочкообразных пузыристых скалах.
Фиолетовый газ с шипеньем выделялся из многочисленных расселин, по всем направлениям пересекавшим каменный массив острова.
Обходя эти расселины и прислушиваясь к треску и шорохам, сопровождавшим их шаги, Ганс и Бернштейн осторожно продвигались вперед.
— О том, чтобы устроиться на острове, и не приходится думать, — донесся до профессора приглушенный противогазом голос Ганса.
Бернштейн обернулся и увидел, как Ганс покачнулся, но устоял, широко расставив ноги.
— Вы совершенно правы, уважаемый герр Шютте. Нам придется жить на яхте.
Становилось совсем темно. Солнце зашло за горизонт, и цвет газа из фиолетового превращался в густо-черный.
— Вот уж действительно родина сатаны! — вздохнул Ганс, странно кружась на месте. — Кстати, герр профессор, становится слишком темно. Не пора ли нам вернуться? Или, может быть, лучше вытащить яхту на берег?
Профессор удивленно обернулся к своему спутнику:
— Ах, темно? Вы совершенно правы, уважаемый герр Шютте. Что ж, отправимся, пожалуй, обратно.