— Теперь говори, дитя.
— Всё прекратилось.
— Неужели? — он изобразил удивление и наигранно зевнул. — Я огорчён. Я ожидал большей прыти от людей, чья репутация столь… неоднозначная.
— Да. Вы правы, Ваше Преосвященство. Может… есть смысл добить? Замешательство сейчас основное ваше преимущество. Кроме знаний…
— Поразительная подлость, дитя.
— Всего лишь стратегический ход, — пояснил он. — Это обескуражит. Начнётся паника. Паника приведёт вас к успеху и славе.
— Какие низменные желания. Чудовищно пленительные, пускай и не соответствующие моим ожиданиям. Разве это мне нужно? Нет, дитя. Я служу Сущему, а Сущий не терпит грех, которым они нас порочат. Ты отрёкся от них, и потому я благоволю тебе. Не забывай.
— Ни за что, Ваше Преосвященство. Однако… если вы… если вы согласны, то я предлагаю снова устроить Очищение прилюдно, чтобы потешить население. Кроме того, это будет прямой намёк, объявление, что вы знаете. Невозможно будет проигнорировать столь эффектную сцену.
— Пожалуй, — отстранённо произнёс он, откинул голову назад и довольно прикрыл глаза. — Невозможно проигнорировать…
— Так вы… вы согласны?
— Пусть будет по-твоему, дитя. Я вверяю их судьбы в твои руки.
— Благодарю вас, Ваше Преосвященство, — он, подобно рабу, поклонился своему хозяину и поцеловал протянутую ладонь. — Тогда я немедленно этим займусь.
Ночь скрывает воров и убийц, следующих прямо по пятам за своими жертвами. Это время интриг и теней, а тишина, обманчиво умиротворённая, несёт в себе беспощадную правду.
Столица Куллар была величественна даже издалека. Высокие здания, их остроконечные крыши, украшенные различными фигурами, — всё это вызывало восхищение для того, кто не привык к такой роскоши, несвойственной обычным городам и уж тем более деревням.
Здесь, внутри, всё должно было блистать. Столица ассоциировалась с красотой, с цивилизацией, и если этого не будет, то в чём тогда её отличие от других мест, где жили люди? Разве что только в статусе и в названии.
Толстая неприступная стена, защищавшая от угроз, опоясывала всю столицу. Она была не так дружелюбна, как приглашающе открытые массивные ворота с металлическими изящными вставками, поражающими дотошной детализацией. Без сомнений, тот, кто это придумал и воплотил, был настоящим гением.
Ворота караулили стражники — двое мужчин, которые переговаривались между собой и смеялись над своими же шутками.
— Что-то к нам зачастили гости, — сказал один и закрутил ус, когда заметил приближающихся людей.
— Да вообще! — вторил второй и погладил бороду. — Клянусь своим золотым зубом, это беженцы какие-то.
— Ты уже давно свой зуб проиграл!
— Да ну? Тогда откуда у меня, — второй широко открыл рот и показал на причину возникшего мини-спора, — вот это?!
— Не верю!
— А ты поверь!
— Уважаемые, — прервала их Медея, — позволите пройти?
Стражники разом повернулись к Лиднер, восседающей на коне, неодобрительно прищурились и вновь погладили то усы, то бороду.
— Да как же не впустить. Вы прибыли в самый разгар… чего там самый разгар?
— Правосудия.
— Реально? А я, дурья башка, предполагал, что это демонстративный урок.
— Не, я слыхал, что это просто развлекалово. Ну, знаешь, повеселиться там… с семьёй.
— Какое странное развлечение они выбрали.
— Ага! Я бы не пустил свою семью туда… Если бы она у меня была, конечно.
Они без проблем пропустили трёх лошадей, которых было решено оставить в конюшне у приятного конюха, поприветствовавшего их обворожительной улыбкой. Дальнейший путь был пешим — по главной и долгой улице, ведущей на центральную площадь, где, по оживлённой болтовне, творилось что-то из ряда вон выходящее.
Сокол крепко держал Стриго за ладонь, чтобы тот не потерялся. Они шли за Медеей, вырвавшейся опять вперёд, а замыкал всю вереницу Делеан, плетущийся как всегда сзади, чтобы следить за окружающими. Безопасность по-прежнему была его главным приоритетом.
Когда они протиснулись мимо возмущающихся людей, то им предстало совершенно невозможное и бесчеловечное зрелище, не поддающееся никакому здравому смыслу. Оно было намного хуже, чем резня в казармах. Обе ситуации не оправдывали убийц, но это…
— Кошмар… — беспомощно выдавила из себя Медея.
К мощному столбу, простирающемуся высоко в небо, был привязан человек, напоминавший по худому и хрупкому телосложению женщину. Её окутывало красно-жёлтое пламя, вспыхивающее всё ярче и ярче. Оно, не проявляя ни капельки милосердия, беспощадно сжирало свою жертву, превращало в труп с лопнувшими глазами и без единого живого участка на теле. А люди, пришедшие с неразумными детьми, указывали на мученицу пальцем и буднично объясняли простые правила их мира.