- Но даже если какой-нибудь граф полюбит ее с первого взгляда, - шепнула Паулина, прижавшись к груди подруги и тихонько дрожа от недавнего возбуждения, - как же он станет жить с ней? Она ведь ужасна!
Лота улыбнулась и с легким удивлением во взгляде поинтересовалась у нее:
- Ты с чего это так взбеленилась? Ты же у меня раньше тихая была, робкая, а сегодня что же?
- Она попыталась оскорбить тебя, Лота! Я не могла не заступиться за подругу, я ведь люблю тебя! Люблю больше всех здесь! А завтра мы посмотрим еще, чья возьмет! Я причешу тебя, если ты позволишь. Ты же знаешь, все девицы говорят, будто бы у меня талант к парикмахерскому искусству.
- Конечно позволю, милая! А я за это накрашу тебя сурьмой и набелю так, что ты будешь самая хорошенькая из всех молодых дамочек! И, может быть, и для тебя подыщется какой-нибудь статный кавалер. Пусть даже не из гостей, но ведь наши мальчишки ничем не хуже!
- Да, я видела на рождество, там был один такой хорошенький, темненький, смугленький – прелесть просто!
Паулина зарделась и отвела свои ярко-голубые наивные глазки, а Лота закатилась от хохота.
- Да ты что же, никак уже на мальчиков заглядываешься? Подыщем мы тебе завтра пару, будь уверена! И хорошенький будет, и темненький, а сейчас спать давай! Завтра воскресная с утра, а тебе на хорах петь. Выспаться должна!
- Лота, а можно мне с тобой лечь сегодня? А то гроза такая – жуть просто! Испугаюсь я одна, когда свет потушат!
- Ложись уж, что ж с тобой поделаешь, трусиха! А вот, кстати, и мисс Малет идет.
Мисс Малет, молодая приятная женщина, присматривающая за старшеотделенками, вошла в спальню и тихонько усмехнулась. Как она и предполагала, ее воспитанницы, в отличие от младших, еще и не думали укладываться в постели. Предвкушение завтрашнего бала было сильнее дневной усталости, все девушки либо торопливо подшивали ленты к «выходным» платьям, либо прикидывали, какие прически сделают себе завтра, либо возбужденно шептались на кроватях, то и дело мечтательно закатывая глаза, восторженно ахая и тихонько хихикая с подругами.
Все отделение будто подбросило два дня назад, когда стало известно о празднике по случаю победы над повстанцами. Радостное возбуждение и волнительное предвкушение чего-то безумно прекрасного буквально переполнило женское крыло интерната, затопив как спальни, так и классы, рабочие комнаты и столовую. Даже на занятиях практически невозможно было добиться хоть какой-нибудь сосредоточенности на предмете. То и дело девушки принимались шушукаться, по столам летали записки, а из того или иного конца класса доносились сдавленные смешки. Некоторые из учителей, особенно дамы, с пониманием относились к этому явлению, закрывали глаза, спускали все озорницам и даже тихонько улыбались, глядя на оживленные лица своих любимиц. Однако некоторые педагоги никак не хотели мириться с такой ситуацией, и две воспитанницы уже пострадали на уроке математики – учитель, пожилой педант, никак не мог вынести такого отношения к своему предмету, а потому выявил двух особенно грубых нарушительниц порядка и выписал им наказание в виде недели черного стола. Хотя даже это в конечном итоге не остудило пыла воодушевленных старшеотделенок.
- Ну все, все, успокаиваемся! – прикрикнула на своих воспитанниц мисс Малет, подходя к светильнику с подставленным к нему стулом. – Давайте укладываться, девицы! Утро вечера мудренее. Наша добрейшая благодетельница леди Пенроуз позволила вам завтра все время с обеда и до чая заниматься подготовкой к балу. Так что времени для того, чтобы стать самыми восхитительными, у вас будет предостаточно, а сейчас пора спать! Спокойной ночи, девицы!
И, убедившись, что все девушки проворно забрались в свои постели, пожелав ей доброй ночи, мисс Малет притушила свет и задернула плотную ткань ночника.
Комната погрузилась во мрак. Ночная стихия, бушующая за окном, придвинулась к комнате вплотную, хотя раньше яркий свет и веселая болтовня будто отпугивали ее. Многие девушки в предпраздничной суете и разговорах даже забыли о том, что снаружи воет жуткий, заунывный ветер, и так яростно хлещет дождь, изредка раскатисто погромыхивая и сверкая молнией. И теперь, в резко наступившей темноте, не одна из них поежилась под своим тонким одеяльцем, а самые младшие, уткнувшись в подушку, зашептали скорую молитву, то и дело запинаясь от раскатов грома и ослепительных вспышек, озаряющих всю комнату жутким голубоватым светом.