Ночной сторож интерната, мистер Гент, отметил про себя, что полоска света, падающая из окон второго этажа на парковую дорожку, погасла, а значит, и второе отделение легло спать. Он потуже запахнулся в свой старый полушубок и подумал, что сидеть в такую погоду в его хлипкой сторожке – не самое приятное занятие. Затем пришла и другая мысль – если даже ему, мужчине, многое повидавшему на своем веку, становится не по себе от разбушевавшейся грозы, то каково приходится бедным деткам, пытающимся уснуть там, наверху, в тусклом свете приглушенной лампы. От этих мыслей на душе стало совсем скверно, и мистер Гент решил приготовить себе горячего чая, чтобы хоть немного отвлечься от кошмарной погоды и терзающих мыслей. Он давно уже подумывал, не пора ли ему оставить эту должность и позволить себе отдохнуть в уютной постели оставшиеся отведенные годы, а такое ненастье как нельзя лучше способствовало утверждению в правильности этих мыслей.
А гроза все усиливалась, хотя, казалось, пик уже достигнут и пора бы пойти на спад. Все более зловещий оттенок приобретали завывание ветра и шум ливня. Все более громкими и раскатистыми становились удары грома, все более жутко ударялись голые ветви деревьев о стены и толстые корявые стволы. Сад шумел, скрипел и скрежетал. Вокруг свистело, завывало и грохотало, и жутко было мистеру Генту сидеть одному в своей сторожке, пусть даже ярко освещенной.
И в эту жуткую ненастную ночь в интернат привезли Алису.
Глава 2. Новенькая
Утро выдалось несколько суматошным и сумбурным. Девочек, как обычно по воскресеньям, подняли в половине седьмого, и впервые за долгое время вышло так, что воспитательницам не пришлось никого расталкивать дополнительно, все интернатки, как одна, соскочили со своих постелей, едва раздались мелодичные переливы колокольчиков в руках мисс Бартлет и мисс Малет. Собирались споро, но рассеянно, особенно у младшего отделения голова этим утром была забита чем-то определенно посторонним и мало имеющим отношение к умыванию и одеванию. Да и старшие не отставали – в итоге одна из девушек уже перед самым выходом в холл обнаружила, что перепутала правый с левым сандалии, а другая и вовсе едва не выбежала из спальни в одной сорочке и шали, накинутой на худенькие плечи.
Без десяти минут семь, однако, всех воспитанниц все же удалось собрать перед дверями спален и, чинно выстроив по парам, вывести в большой холл, провести через просторный светлый коридор первого этажа и сопроводить в маленькую часовенку, находившуюся прямо тут же, в пристрое, к которому вел внутренний переход. Юноши, живущие в другом, отделенном, крыле и встречающиеся с девушками только на церковных службах да по праздникам, уже были здесь. Они с серьезными лицами выстроились вдоль стен, оставив для девушек скамейки в середине маленького тесного зала. Воспитанницы, перешептывающиеся и хихикающие всю дорогу от спален, подойдя к дверям часовенки, разом притихли, и невольно на их личиках появилось робкое и вдохновенное выражение. Медленно и осанисто прошли они через массивные дубовые двери и расселись на деревянных скамьях. Певчие прошли на клиросы, местный иерей, помимо службы в часовенке читающий воспитанницам Слово Божье, поднялся на кафедру, и служба началась. Многие из этих прекрасных, склонившихся в молитвах головок, каждый раз по дороге к часовне занимали мысли о юношах, которых можно будет увидеть там, но у церковного порога все думы о земном тут же сами собой покидали их, уступая место духовному, затоплявшему и переполнявшему их подобно реке, прорвавшейся сквозь плотину. Вот и сейчас все до одной воспитанницы, да и воспитанники тоже, с просветленными лицами слушали, как отец Элия читает Священное Писание. Затем наступило время литургии. Девушки, от самых младших до самых старших, старательно отобранные учителем пения и танцев как самые способные и расставленные по голосам, начали петь. И так проникновенно, так искренне и чисто лились их голоса, что и отец Элия, и воспитательницы невольно заслушались, глядя на своих дорогих девочек. А леди Пенроуз, сидевшая в отдельной ложе, едва не прослезилась от умиления.
- Вот они, птенчики мои, - шептала она, промокая глаза кружевным платком, - вот они, милушки мои! Ах, до чего замечательно поют!
Пели «Святый Боже…», и Символ веры, и «Единородный Сыне…», и глубоко входили красивые, звонкие голоса в сердца всех собравшихся. Потом исполнили «Господи помилуй» и «Gloria», и отец Элия приступил к проповеди.