Розового шампанского, например. А лучше анжуйского, которое освежает мысли, а на губы ложится как поцелуй шальной девки.
Но особого желания двигаться не было.
Ларский мог бы сделать себе копию той же пыльной бутылки и прогуляться по саду верхнего пирса. По вечерам запах там пьянил сам по себе. Особенно у центральной белой башни, где цвели лилии. И там никогда и никого не было.
Могут ли лилии вызвать желание расслабиться или устроить свидание самому себе в самом сердце Планетарной прокуратуры? Будет забавно прилечь под сводом закона, чтобы любоваться звездами. Особенно если ты генерал-майор комитета межпланетарных расследований. И тебе особо некуда идти.
Нет, весело убить время – не проблема.
Можно на выбор: скутер, авиетка или челнок для полного отрыва, и через часок накручивать рулетку в самом шикарном казино Макао.
Спустить к дьяволу несколько сотен тысяч кредитов, чтобы не напрягать мозги на тему «куда бы деньги с пользой пристроить и прирастить». Там же, может, удастся похватать за задницы развлекающихся красоток, и какая-нибудь, возможно, будет непрочь переспать.
Если только не у него дома…
Нет, в пределы, он останется в кабинете. Коньяк сегодня пошел хорошо, и благо у него в задней комнате есть шикарный диван с периной из лебяжьего пуха.
Никита Ларский вычитал о перинах в какой-то древней книге и обзавелся таким лежбищем, но никому об этом не рассказывал. Когда утопаешь в самом ее центре, берешь в одну руку бокал шампанского, а в другую книгу, то легко можешь представить себя корольком маленькой сказочной планеты. А не следователем прокуратуры, которому подбрасывают одну дерьмовую историю за другой, а премии, погоны и награды только со скрипом и бесконечной бюрократической тягомотиной.
Вот повесили на Ларского проклятого изоморфа, и что с ним теперь делать?
Остается только депортировать на Орфорт. Хотя у этого бледноглазого урода есть ответы, которые комитет межпланетарных расследований хотел бы получить.
Но не может.
Нет никаких механизмов, чтобы обязать представителя другой расы отвечать на вопросы ни в качестве свидетеля, ни даже обвиняемого. Убить и то проще.
Каждая вшивая планетка печется о своей расовой безопасности. Поднимают жуткую шумиху в совете Федерации по каждому пустяшному поводу. Хотя вся их безопасность утекла бы в космическую задницу, не будь землян и инсектоидов, в простонародье – тараканов.
А Орфорт даже и в Федерацию не входит, изоморфы вообще закрыты для контактов, но под действие общих законов подпадают. Флаа-старший дал понять своим змеиным шипением, что обратится в Совет Федерации, если его щеголеватого отпрыска задержат или передадут инсектоидам без достаточных на то оснований. Вот и валандайся теперь с их правящим семейством. И с холодной тварью – Ру Флаа.
Даже от его голограммы Никите было зябко.
Не иначе холод у них уже наступил. Не удивительно, что бравый капитан увильнул от дачи полных показаний. Такую тварь вспомнишь в деталях и предполетную проверку не пройдешь. Любопытно, как он теперь собирается ее пройти? От уверенности капитана второго ранга шел крепкий взяточный запах. Нюх на это у Никиты был идеальный. Но провернуть такое дело было, на его взгляд, невозможно.
Интересно – как?
Внезапно на экране правой панели стола ожили и стали тесниться данные передвижения в камере изоморфа.
Пришел голубок в себя, то ли после удовольствия, то ли после парализующего удара, когда отбирали у него сладкий кусок в капитанском кителе.
Движение было беспорядочным, и удивленный Никита затребовал полное изображение. Сейчас Ирт и вправду быстро перемещался вдоль периметра ограждающего поля. Слишком быстро. Зачем? Он прекрасно знает, что не в силах преодолеть барьер собственной мобильной камеры.
Резкий поворот головы плантиморфа, и Никита увидел прилипшую ко лбу черную прядь и бешенство в почерневших от раздувшегося зрачка глазах.
Странно… с чего вдруг?
И тут ожила правая панель – дела местные, не инопланетные. Под его личным контролем. Никита прикоснулся к ней рукой, присмотрелся к выросшей голограмме и выматерился.
Черная водолазка была вся залита кровью, нос сломан, глаз исчез в кровавом подтеке. Трансляция была отличной, даже хриплое дыхание и свист пробитого легкого, в которое кто-то вогнал по рукоять нож, был очень убедительный, почти предсмертный.
Но до смерти было далеко, потому что с ножом в груди ошалевший от крови Майкл Стэнли вколачивал кулак с каким-то зажатым черным обломком в лицо парня, чья левая скула уже превратились в сплошное месиво.