Или уделанного на всю голову раздолбал.
Это было завораживающе красиво и одновременно тревожно. Когда-то Тим предпочитал неподвижный камень под ногами и рвущий одежду ветер. Потом длинные пустые переходы космических станций.
Особого выбора, правда, ему не подворачивалось. Точнее, он его просрал.
Но теперь был согласен больше не увидеть ни Землю, ни Марс, если его никто и никогда не станет спрашивать о его глупой и самодовольной выходке, о скачке в глубокий космос, который должен был принести ему победу и славу. О том, что на самом деле случилось на проклятой планете плантиморфов. Когда никто не расспрашивает, легко представить, что какого-то временного отрезка просто не было в твоей жизни. Не расспрашивает об Ирте семейства Флаа, чтобы можно было наслаждаться самообманом всю оставшуюся жизнь. Не вышло.
Авиетка замедлилась и пошла на снижение.
Тим никогда раньше не видел здания Планетарной прокуратуры, но в общих чертах оно напоминало Парламент, – как и многие масштабные ведомственные заведения Земли. Все эти образы были такими забытыми – фрагменты из жизни, о которой ему мечталось когда-то. Но теперь эта мечта казалась старым детским сном.
Прокуратура не была в полном смысле флоотиром – плавающей конструкцией, в которых так любили селиться земляне. Ее белоснежную с округлыми боками башню, растопырившую во все стороны лучи двойных матово-стальных пирсов, обтекало по земле море зелени.
Набранные Тимом координаты вели авиетку к западному крылу – продолговатому, словно кокон, мраморному модулю, который совершенно неподвижно висел между верхним и нижним пирсом и красовался барельефом девицы с голыми сиськами и знаменем в руках.
Было как-то неуютно на этом раздутом летающем слоне тесниться среди легких трехместных трамвайчиков, энергокресел, которые мельтешили вокруг казенного ведомства. Личные авиетки тоже встречались то тут, то там, но они были гораздо меньше, что делало их удобными для перемещения по городу. Люди спешили к зданию прокуратуры по разным делам, по большей части отцепляясь от магнитной монорельсы, оплетающей город. Тиму казалось, что буквально каждый пролетающий мимо норовит разглядеть его лицо за прозрачным куполом кабины.
Кулаки сжались, в плечах появилось знакомое напряжение.
Спокойно. Никто не знает меня. И не вспомнит мое лицо через минуту.
Клюв корабельной авиетки мягко вошел в стапели транспортного отсека нижнего пирса. Времени было достаточно, он мог бы посидеть, прикрыть глаза на пару минут и попытаться успокоиться, настроиться на визит, но машина торопливо распахнула проход. Тим поднялся и провел ладонью по пересохшим губам. Через мгновение к распахнутому люку опустилась одноместная секция лифта. С ее витых поручней на капитана Граува игриво смотрели белоснежные амурчики.
На мгновение почудилось, что Ирт уже знает о его прибытии и следит за ним. Почуял пропавшую собственность издалека, может, даже видит его прямо сквозь стены нижнего технического пирса. Затаился между полупрозрачных кабелей и генераторов силовых полей и ждет. Не стоит его заставлять ждать. Тим тяжело сглотнул и шагнул к амурчикам, таким неуместно, предательски радостным.
– Капитан второго ранга Граув, прибыл в ваше распоряжение по требованию.
Он завел руки за спину и, задрав подбородок, смотрел остановившимся взглядом в глубину полутемного кабинета, где большую часть стены занимали соты политеки.
– Раз прибыл, шагай сюда, капитан второго ранга, – голос был низкий с легкой хрипотцой.
Огромное, невозможно мягкое с виду кресло развернуло к Тиму человека в небрежно накинутом на плечи повседневном кителе и с живописной щетиной на щеках и подбородке.
Меньше всего его кривая насмешливая улыбка и небрежный жест в сторону кресла напротив подходили для генерал-майора комитета межпланетарных расследований. Но судя по знакам отличия – он им был.
Тим нерешительно приблизился и опустился на сиденье, висевшее в воздухе и напоминавшее живую сахарную вату.
– Чаю с дороги или покрепче? – с теплой заботой спросил офицер и щедро плеснул в собственную чашку жижу из пыльной пузатой бутылки.
Одуряюще пахнуло коньяком. Зачем он это делает?
Тим облизал губы и попытался выпрямить спину, проваливающуюся в сахарную вату.