Это было жестоко, и Тим закрыл глаза руками.
Ирт, забери меня, просто увези и надень свой мешок.
– То есть ты мне не поможешь? – с трудом проговорил он.
– Боюсь, тебе нужна не моя помощь, Тим.
– Что ты хочешь сказать? – он вскинул голову и уперся глазами в лицо Алекса, застывшее в холодной маске.
– Тебе снова нужна реабилитация. Может, год или два. Никаких полетов, пока они не разберутся, почему ты вообще пошел к нему.
– С хрена ты такое мне говоришь?! – выкрикнул Тим, уже не в силах контролировать себя и трясущееся тело.
– Ты после терапии и больше года на Дальних Пределах так и не избавился от зависимости. Ты мог бы все просто рассказать следователю.
– Не мог! – Тим обхватил себя дрожащими руками.
– Не ври себе, – холодно отрезал Алекс. – Можно было отказаться от сканирования мозга и рассказать все своими словами. Он не имел права тебя заставить, и я бы вмешался. Но нет – ты даже не связался со мной, а побежал к Флаа. Чтобы он присосался и изгадил тебе кровь. Скажи, ты думал об его объятьях последний год?
– Нет!
– Тебя всего трясет. Ты зависишь от изоморфа и не контролируешь себя. Все стало только хуже.
Он прав, он прав. Мне нужно это бешеное растение, так нужно…
– Нет. Я… – Тим с трудом пропихивал слова сквозь онемевшие губы. – Контролирую… себя.
– Ты устроил поножовщину, – презрительно скривился Алекс.
– Я… контролирую.
Треллин несколько мгновений молчал, рассматривал его. Тим чувствовал себя жалким, таким жалким в своем одноразовом грязно-зеленом слайсе. С испариной, выступившей на лбу, на висках, с дрожащими руками и неотвязными мыслями.
Алексей подался вперед, в черных глазах светилось напряженное внимание.
– Думаешь, справляешься? После вчерашнего? Тогда пойди и спроси своего изоморфа, как он оказался около таракана.
Тим уставился на него в ужасе.
– Ты хочешь, чтобы он порвал меня?
– Он не порвет, неужели ты не понимаешь? Изоморф слепил из себя человека и вырядился к твоему приходу, как танцор кордебалета. Ты ему нужен.
Тим почувствовал, как лицо заливает краска.
– Ты хочешь, чтобы я пошел к Ирту? Снова?
Алексей откинулся на прямую спинку и небрежно пожал плечами. Его взгляд снова стал холодным и равнодушным.
– Нет. Я думаю, ты не справляешься и не контролируешь ничего. Поэтому хочу, чтобы ты отправился в реабилитационный центр. И не думал больше о полетах.
– Я тебя понял, Алекс.
– Хорошо, Тим. Извини, но это правда.
Оставалось только подняться и тащить свою задницу прочь из Дублина. Вот только куда? Реабилитационный центр или Ирт – такой выбор предложил генерал-интендант. Или бросить все и отправиться к отцу на Марс, но эту дорогу он сам закрыл для себя, забил наглухо и навсегда.
Тим вышел за дверь и, тяжело ступая, пошел к припаркованной авиетке. Оборачиваться ему не хотелось.
Он не чувствовал затянувшихся на нем ремней пилотского кресла, не видел сквозь носовой купол пестрой красоты улицы Дублина. В ушах грохотал, отдавался эхом его собственный мыслеприказ: «В Планетарную прокуратуру».
А когда авиетка взмыла вверх и развернулась в обратную сторону, Граув и уже не мог видеть, как генерал Треллин стоял, обхватив себя руками, у открытой двери особняка и смотрел вслед уже исчезнувшей за горизонтом машине.
Ростки памяти
Лежа на боку с закрытыми глазами, Чага проводил рукой где-то у края своего ноющего обессиленного тела. И еще считал.
Одно движение, еще одно – сто пятьдесят три и еще – сто пятьдесят четыре. Он сбивался и начинал сначала уже бессчетное количество раз. Счет его отвлекал, помогал избавиться от изматывающего ожидания. И от тошноты.
Казалось, стены размеренно вращались вокруг него, но, возможно, все дело было в цвете, наползавшем со всех сторон, стоило только разлепить ресницы. Цвет был неотвязно фиолетовым с бурыми бесформенными пятнами, как пролежнями на какой-то гигантской, избитой до отеков утробе.
Под подушечкой большого пальца ползли сухие трещины, потом бугорки, странно теплые и словно вибрирующие от движения.
– Код три, пять, семь, кросс-переход четыреста, сектор сорок, – помоги товарищу, – прошептали его собственные, тоже совершенно сухие губы.
В пальцах отзывался ритм, и они подрагивали над тошнотворным фиолетовым грунтом, разрисовывали позывными его поверхность. Только на месте отсутствующего указательного был пропуск, сигнал рвался, уходил в пустой космос неразборчивым бормотанием. Поэтому его не найдут.