До него не доходило никаких известий о Жаке, а Лиззи все еще досаждала ему, требуя найти охотника на аллигатора, который все еще ревел по ночам, лишая их девочку сна. Он сказал, что для этого ему нужно снова ехать в Террбон.
— Разве нельзя кого-нибудь послать? — поинтересовалась она.
— Кроме этого охотника, — объяснил он ей, — мне нужно обсудить одно важное дело с месье Вейлем. Я предложил ему партнерство.
— С мистером Вейлем? — воскликнула она с удивлением. — Зачем тебе это?
— У него есть кое-какие идеи в отношении сохранения морских продуктов с помощью сушки их на солнце, как это делают индейцы. Я хочу вложить в это дело часть капитала.
— Трудно себе представить нечто более безрассудное! — безапелляционно заявила Элизабет. Щеки у нее покраснели от возмущения. — Вероятно, ты пил с этим человеком виски.
— Ни капли, — возразил он ей с полным правом, так как Вейль был трезвенником. — Он утверждает, что китайцы таким образом сохраняли свою пищу на протяжении многих поколений.
— Ах, эти китайцы, — сказала Лиззи, покачав головой.
В глубине души он был согласен с ней и очень сомневался, что у них что-нибудь выйдет из этой сомнительной затеи. Тем не менее через несколько дней он уже ехал к ручью и снова воспользовался гостеприимством друзей в Монтрозе.
Весь следующий вечер он провел в компании Вейля, притворяясь, что живо интересуется прибывающими к причалу лодками с грузом креветок, а сам напряженно выискивал взглядом Коко. К вечеру он подошел к таверне. Там уже стояло множество фургонов, повозок и одноколок, приехавших сюда, вероятно, со всей округи. До него донесся какой-то странный рев, шаркающие звуки вместе с громкими голосами, смех, прерываемый время от времени пронзительными воплями и взрывами оркестра. Наконец он понял, что эти звуки создают сотни ног, шаркая о пол из кипарисовых досок. Сельский бал. Занятно, черт подери!
Он уже слышал об этом. Аккадийцы любили танцевать, и на такой бал они приезжали целыми семьями, укладывая утомившихся детишек спать либо на двух стульях, либо на скамьях возле стен. Поэтому такие балы и получили странное название "Отправляйся-ка ты спать!".
Он почувствовал охватившее его необычайное возбуждение, стараясь представить, как бы выглядела Коко в такой обстановке. Стала бы она танцевать с местными рыбаками или охотниками? Ну, а что бы стал делать он? Просто стоял бы и наблюдал или бы тоже пригласил ее на танец?
Он открыл дверь. Стойку почти не было видно из-за толкающих друг друга мужчин, старавшихся, накачиваясь виски, перекричать остальных. Другие плотно сидели за столами и выпивали. В центре салуна танцевали пары, а у дальней стены сидели женщины, одна из них кормила грудью ребенка.
Все головы повернулись к отворившейся двери. Смех и гомон стихли, и Иван в эту минуту почувствовал на себе множество недружелюбных взглядов. Те, кто сидели у стойки, тоже замолчали. Иван услыхал звуки аккордеона и скрипки, которые перекрывали шаркание ног и плач грудного ребенка.
— Добрый день, месье Кроули, — громко крикнул срывающимся голосом Жак. — Не угодно ли бренди?
Ему молча уступили место в дальнем конце стойки. Когда Иван по-французски откликнулся:
— Я не против, Жак, — в таверне опять воцарилась непринужденная обстановка, и беседы возобновились.
Жан принес ему бутылку со стаканчиком и, перегнувшись через стойку, прошептал:
— Коко не пришла.
Иван бросил на него холодный, бесстрастный взгляд, огорчившись прозорливостью этого кайюна.
Но Жак не успокаивался, в его глазах сквозил упрек.
— Но ее папочка здесь. Видите вон ту кудрявую башку в самом конце стойки? Это плохой человек, он приходит в бешенство от виски.
Иван посмотрел туда, куда ему указал Жак, и увидел сидевшего к нему лицом человека. Он был небольшого роста, но крепкий и жилистый, с перебитым носом, который безобразно коверкал его лицо, особенно когда он смеялся. Отец Коко? Он попытался представить себе эту дикарку с болота, не дающую покоя его фантазиям, живущую в доме на сваях в отдаленной дубраве с этим мерзавцем, который, тем не менее, был ей отцом. Просто невероятно! Иван, взяв стаканчик, пошел вдоль бара, чтобы поглядеть на него поближе.