На следующее утро, когда он вновь подошел к дверям пансиона как официальный визитер, горничная двух пожилых сестер встретила его с заговорщицкой улыбкой.
— А, это вы, мики, вы снова хотите повидать мадемуазель Орелию?
— Прошу тебя передай ей, что я рассчитываю на такое удовольствие, — довольно холодно ответил он.
— Да, мики, да, да! — прощебетала девушка. Она, широко улыбаясь, ринулась вверх по лестнице.
Алекс ходил взад и вперед по прекрасному турецкому ковру в салоне, проворачивая в мозгу слова и фразы. Теперь он испытывал к ней большее уважение как к своему противнику после того, как увидел и по достоинству оценил ее поведение на людях. Она была решительно настроенной молодой особой и представляла собой угрозу для Нанетт и ее матери, угрозу, к которой нельзя было легкомысленно относиться. Он был полон решимости открыть имя ее свидетеля до отъезда из города для проверки всей этой истории.
Она вошла через дверь — какое-то видение миловидности в черном одеянии, заставив его сконцентрировать все свое внимание на ее красивом лице. Платье у нее было из простой хлопчатобумажной ткани, и оно только подчеркивало теплые тона ее рук и верхней части груди под кокеткой. Крохотные бантики из бархатных ленточек были рассыпаны по всей ее длинной юбке, а еще один бант, побольше, украшал ее скромную, без драгоценностей, шею. Мадам Дюкло, кивнув ему, с суровым видом устроилась на стуле.
В глазах Орелии он увидел зеленые огоньки.
— Добрый день, месье Арчер, — сказала она, всем своим видом давая ему понять, что в восторге от его визита, хотя и попыталась скрыть блеск своих глаз.
Алекс тут же ответил на ее чуть заметный вызов, почувствовав при этом, как у него участился пульс.
— Добрый день, мадемуазель.
— У вас есть еще вопросы ко мне? — мягко спросила она.
— Да, несколько. — Он не сумел преодолеть саркастический тон в голосе. — Вы посетили мессу в воскресенье утром?
— Да, вполне естественно.
— Мне ненароком удалось подслушать вашу выдумку по поводу католической ветви семьи Кроули. Вероятно, вы придумали это под влиянием минутного вдохновения, так как мне доподлинно известно, что никакой католической ветви не существует.
— Откуда вам это известно? — спросила она с явным интересом.
Алекс чувствовал, как краснеют его щеки.
— Я ведь старый друг этой семьи. Фактически являясь суженым мадемуазель Нанетт Кроули… — Он не знал, для чего он по собственной инициативе сообщил ей информацию личного характера. Скорее всего он прибегнул к этому ради самозащиты от соблазна из-за ее красоты. Он сразу же рассердился на себя за это.
Наступило короткое молчание.
— В самом деле? В таком случае вы должны были знать моего отца! — Она продолжала разглядывать его с нескрываемым интересом. Казалось, что ее распирает множество к нему вопросов.
Снова он ее недооценил. Его откровения не сломили ее хладнокровия.
— Отлично! Мне известно, что он был пресвитерианцем, который предпочел дать своей дочери домашнее образование, а не посылать ее в монастырь.
— Может, он сделал это потому, — сказала задумчиво Орелия, — что в это время там находилась я?
Алекс удивленно уставился на нее. Она широко улыбнулась.
— Я, месье, представительница католической ветви семьи.
Краснея еще больше, Алекс сурово сказал:
— Я пришел сюда, чтобы сообщить вам о своем намерении поехать в Новый Орлеан, чтобы поговорить с матерью-настоятельницей по поводу ваших претензий…
— Ах, это замечательно!
— И заставить вас назвать мне имя друга месье Кроули и имена прочих лиц, с которыми мне хотелось поговорить во время пребывания в этом городе. Уверен, что ваша информация поможет нам уладить ваше дело как можно скорее.
— Само собой разумеется! — воскликнула она, снова удивив его своей сдержанностью.
— Его друг Мишель рассказал мне о его намерении выделить мне приданое. Имя его — Мишель Жардэн.
У Алекса отвисла челюсть.
— Жардэн?
— Вы его знаете? — спросила она.
— Да, мадемуазель, знаю. — Он пытался скрыть свое удивление не только из-за услышанного имени, но и из-за готовности назвать его, чем избавила его от поисков окольных путей, чтобы разузнать имя ее приятеля, еще одного заговорщика.
— Еще кто? — спросил он.
— Может, кое-кто из монахинь, но вам о них сообщит мать-настоятельница.