— Обязательно скажу, — пообещала мадам Дюкло. Но она писала Мишелю по совершенно другому делу.
Мадемуазель Клодетт, испытывая страшное стеснение, явилась к ней в апартаменты и напомнила мадам, что она запаздывает со второй выплатой за комнаты и стол. Мадам просила в письме Мишеля передать ей деньги, которые он обещал привезти из Нового Орлеана. Она не говорила об этом с Орелией. Если Мишель проиграл все обещанные им деньги, то она об этом сообщит ей позже, а сейчас, конечно, для этого был неблагоприятный момент.
Когда мадам предложила Орелии сыграть в карты, она отказалась под предлогом сильной головной боли. Она ей ничего не сказала по поводу сделанного ей Алексом предложения. Жульенна помогла ей раздеться и лечь в постель. Орелия лежала в кровати в своей легкой хлопчатобумажной рубашке, с открытыми глазами и вновь переживала те минуты, которые она провела с Алексом в библиотеке.
Когда она думала о его поцелуе, то все еще чувствовала странную дрожь в губах. Она вспоминала его жесткие светло-коричневые волосы, завивавшиеся у него на затылке, возле самой шеи, и ей очень хотелось поворошить их руками. Как ей давно хотелось это сделать. Вспоминая его нежный взгляд, когда он сказал: "Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж", — она почувствовала восхитительную, охватившую все ее тело слабость — свидетельство ее сдачи на милость победителя, ее ответа на все его чувства к ней.
Он обладал всем, о чем только можно было мечтать любому мужчине. Он был сильный, способный, уравновешенный человек, готовый всегда прийти к ней на помощь, — что он продемонстрировал, когда на нее неожиданно на балу напала Нанетт. Алекс страстно любил Орелию, хотя и постоянно поддразнивал. Он был достаточно восприимчив, и поверил ей, когда она признала Ивана Кроули своим отцом, хотя и пытался сохранить в тайне его личность.
Вот почему ей было так больно от того, что Алекс не верил рассказу Мишеля о ее матери. Если Алекс ее любил, то как он мог вообразить, что его байка об убийстве и грехе на болотах могла иметь что-то общее с ее матерью?
В доме было темно и тихо, когда она наконец услышала его шаги на лестнице. Она гадала, где это он до сих пор был. Она ожидала, когда скрипнет его дверь, когда раздастся тихий голос его лакея, ожидавшего прихода своего хозяина у него в спальне.
Но она не услыхала ни того, ни другого.
Постепенно она поняла, что он молча стоял за ее дверью. С колотящимся сердцем она ожидала стука в дверь, его шепота. Она чувствовала непреодолимое желание встать с кровати и подкрасться к двери.
Она была уверена, что Алекс стоял там, с той стороны. Ее уверенность в том, что она могла встать и открыть дверь, упасть в его объятия удерживала ее на месте. Чувствуя, как горят у нее щеки, она вдруг вспомнила, что на ней легкая ночная рубашка, что под ней она абсолютно голая, и сознание этого сковало ее, заставило лежать спокойно. Она была напугана собственным желанием.
Ничто, даже слабый писк птички на деревьях над галереей не нарушал тяжелой, томной, давящей тишины. Орелия, крепко зажмурившись, начала читать про себя молитву Деве Марии. Сердце у нее так сильно билось, что его удары, казалось, были слышны там, за дверью.
Наконец легкие шаги проследовали по холлу, и дверь спальни Алекса скрипнула. Все ее мышцы мгновенно расслабились, и она заплакала.
11
На следующее утро Жульенна, принеся утренний чай в комнату мадам Дюкло, сообщила, что новая постоялица съезжает.
— Так быстро? — воскликнула Орелия.
— Да, карета уже приехала, а ее багаж выносят на улицу!
Орелия подбежала к окну, но увидела лишь, как подол ее длинной юбки зеленоватого дорожного костюма исчез за дверцей экипажа. За секунду до этого эта таинственная женщина из Нового Орлеана и ее горничная, как по команде, посмотрели на окно Орелии, словно они видели ее за пожелтевшей кружевной шторой. Выражение лица у той женщины было таким печальным, таким отстраненным, что острая боль пронзила сердце Орелии.
Кучер, захлопнув дверцу, влез на козлы, грум отпустил уздечку ближайшей к нему лошади, и карета покатилась со двора.
Поздним утром, когда Орелия с мадам Дюкло занимались, как обычно, рукоделием, мадам Дюкло принесли записку. Прочитав ее, она густо покраснела. Казалось, что лицо у нее даже немного распухло. Вскочив со своего стула, она закричала:
— Пес! Мне нужно было с самого начала не доверять ему! — Ее шитье упало не пол.
— Что случилось, мадам? — спросила Орелия, встревоженная гневом дуэньи. — Прошу вас, успокойтесь!
Мадам резко смяла записку.
— Месье Жардэн сообщает нам, — сказала она ледяным тоном, — что он промотал все деньги и вынужден отказаться от нашего дела.
— Что? — воскликнула Орелия, не веря собственным ушам.
— Он даже не извинился, этакая свинья! — Мадам, переступив через валявшееся возле ее ног шитье, начала нервно ходить взад и вперед по комнате. — Я должна была об этом догадаться раньше! — сердито причитала она. — За последние недели это стало яснее ясного. На Черном ручье в этот уик-энд состоится очень важный для нас бал, на который Мишель обещал достать приглашения, но он этого не сделал.
— Почему он должен заниматься нашими приглашениями? — возмутилась Орелия. — Разве у нас нет своих друзей?
Мадам повернулась к ней.
— Разве ты не заметила, дорогая, что с тех пор, как Чарлз уехал в Париж, его мать больше не шлет нам приглашений?
Она сказала все это таким ледяным тоном, что Орелию охватил озноб.
— О чем вы толкуете, мадам? — Всего за минуту до этого она вновь размышляла о странном влечении, которое притягивало ее к новой постоялице, которую поместили в доме для слуг. Теперь она была еще больше, чем прежде, убеждена, что для этого существовала своя причина. Обе они были изгнанницами из общества, и это произошло не по их вине. Вот почему их притягивало друг к другу.
— Месье Жардэн увлекается азартными играми, этого не скроешь, — продолжала мадам Дюкло, стараясь выплеснуть весь свой гнев. — Но не из-за своих карточных долгов он нас бросает на произвол судьбы. Мне совершенно ясно, что теперь он ставит на беспроигрышный вариант, на богатую наследницу, на руку которой пока никто не претендует, — на твою единокровную сестру! Вот почему она отказывается от нашего дела.
— Нанетт? Но...
— И он даже не прислал денег, чтобы заплатить за жилье и стол, — горько посетовала мадам. — Мадемуазель Клодетт мне уже дважды напоминала об уплате. — Подойдя к ленте звонка, она позвонила Жульенне. Краска гнева еще не схлынула с ее лица. — Меня унижает, что я должна напоминать ему о его обещании восполнить мне все финансовые затраты. У меня есть важные семейные связи, я обладаю той респектабельностью, в которой он нуждается, но у меня нет большого достатка, дорогая. Мне казалось, что Мишель Жардэн человек чести, но он меня так одурачил! Я не намерена снести такое унижение! — еще больше вспыхнула она.
— Значит, у нас нет денег? — спросила Орелия, придя в замешательство из-за такого приступа гнева. — Что же мы будем делать, — с тревогой эхом откликнулась она.
— Я возвращаюсь в Новый Орлеан, как только смогу отсюда выехать.
Орелия утратила дар речи. В комнату вошла Жульенна, и мадам поинтересовалась, как обстоят дела со стиркой их вещей. Потом приказала девушке как можно скорее начать укладывать их чемоданы.
Орелия чувствовала, как кровь стынет у нее в жилах. Она была абсолютно бессильной, не имея никаких собственных средств. Что же она будет делать?
— Ну, чего ты так раскисла, дорогая? — спросила мадам Дюкло. — Я ведь тебя не бросаю! Я возьму тебя с собой в Новый Орлеан, а там передам заботам сестер монастыря Святой Урсулы. К сожалению, большего я для тебя сделать не в состоянии.
— Но я не могу уехать отсюда, — заикаясь, проговорила Орелия. — Как? Оставить Алекса? Я ведь не отыскала свою мать...