— Оно живое! — радостно возвестили со стороны бильярда. — Осторожнее, братан, вдруг укусит!
— Ничо, я зеленкой замажу, — ответил мордатый.
Снова раздался веселый дружеский смех.
Не без труда двигая ногами, я направился к выходу.
Что же мне теперь делать?
Хорошо еще, что не кинулись всей толпой. Я легкая жертва. Одного хватит, чтобы со мной расправиться.
Но мне от этого не лучше.
Что дальше? Разбитое лицо, выбитые зубы, отбитые почки? Унижение, боль? Это дурной сон.
Я же сейчас совершенно беспомощный.
То же самое было тогда. Заснеженный лес, давящий страх. Потеря всего, все рушиться. И хочется только бежать, бежать подальше, забыв про все. И тогда, в лесу, я побежал. Бросая Генку один на один с тем, что…
С тем, что его убило.
Побежал, куда глаза глядят, теряя все — теряя себя, друзей. Теряя остатки уважения к самому себе, теряя свое дело. Теряя Полину.
Нет, так не пойдет. Как там учил Макс — сразу бить по переносице ребром ладони, а потом ногой в пах, да? Подло, нечестно, зато эффективно и быстро. Почему я должен придерживаться рыцарских норм, когда меня просто-напросто пытаются использовать как бойцовскую грушу? Даже не за противника держат, а за манекен для отработки ударов. Черт возьми, я — бойцовская груша?
Все это пронеслось в моей голове в несколько шагов, которые мне понадобились, чтобы дойти до двери.
Серая вата начала расступаться. Я дошел до выхода.
Сзади нависала туша, полная сладкого предвкушения экзекуции.
— Ты там не спеши особо! — донеслось со стороны бильярда. — Мы позырить хотим. Сча подтянемся, только добьем партию.
Я толкнул дверь, в лицо дохнуло прохладным ветром. У меня возникла мысль — вот прямо сейчас — врезать открытой дверью ему по морде. По поганой наглой харе.
Но я не стал.
Как-то очень к месту вспомнилось, как я смотрел какой-то фильм, псевдоисторический, из времен второй мировой войны.
Там был страшный, дикий эпизод. Заключенные концлагеря лежали рядами на земле. А мимо них шел эсесовец с пистолетом. И по очереди, по-немецки методично, пускал каждому пулю в голову. Их там было много, мужчин, лежащих лицом в землю. Они лежали и ждали своей участи. Хотя кругом были пулеметы и колючая проволока, они, вскинувшись от земли все вместе, возможно, могли разорвать палача голыми руками. И палача и оцепление с автоматами, умереть в бою. Но они просто лежали, вслушиваясь в сухие хлопки выстрелов. И ждали.
— Ерунда, — сказал я тогда Полине, поигрывая пультом от видака. — Так не бывает.
— А что бы ты сделал? — спросила она.
Она сидела на другом конце комнаты за ноутбуком.
— Ну не знаю. Вцепился бы в глотку хотя бы этому козлу. Хоть одного забрал бы с собой.
Полина хмыкнула и пожала плечами.
Я и тогда знал, что вру. Я и понятия не имел что это такое, и как бы я себя повел в действительности. Судьба долго оберегала меня от экстрима. Но это мне не помогло.
Итак, я шел на расправу.
Я, конечно, не ударил его дверью, я даже придержал ее. И потом еще дожидался, когда он, запинаясь о порог, матерился и хватался рукой за косяк. Он был сильно пьян.
Я мог бы ударить его уже тысячу раз. Я мог и убежать — ни он, ни его пьяные дружки не угнались бы за мной.
Но я был словно под гипнозом. Серая вата накатившего страха душила меня изнутри, комком подступая к горлу. Страх забрал у меня свободу воли.
— Давай, двигай помидорами, — благодушно сообщил мне здоровяк, справляясь с порогом и захлопывая дверь. — Вон туда давай!
Он махнул лапой в сторону асфальтовой площадки, окруженной мусорными баками.
Я кивнул и пошел в том направлении. Поплелся, едва передвигая ноги. Время от времени подкатывало к горлу, сильно крутило желудок. Оставалось только наложить в штаны для полного счастья.
Мимо нас по тротуару прошло семейство с ребенком. Смерили меня презрительными взглядами. Мол, надрался, еле идет, сволочь.
Я затылком почувствовал, как здоровяк пропускает их, деликатно дает дорогу.
Это же просто сон, подумал я.
Сейчас все это окажется шуткой, розыгрышем, и мы вместе с этим парнем будем пить пиво в этом их заведении и вместе посмеиваться, мол, как хорошо мы тебя, Каштанов, накололи.
— Ты как, не навалил еще? — поинтересовался парень. — Погоди, не кипешись. Счаз все будет.
Мы дошли до площадки, укрытой гаражами. На этом месте нас не было видно с улицы.
— Ну че, лошара, готовься, — с улыбкой проговорил он, разминая плечи.