— Давай? — предложил мне щекастый.
Я протянул ему стакан.
Отравиться «ершом» в летнем кафе, по крыше которого барабанит холодный октябрьский дождь. Достойный финал.
— Ну, ты понял, за природу! — сказал усатый.
Мы чокнулись и выпили.
Наверное, никаких слов не хватило бы, чтобы описать вкус того, что было у меня в стакане. Я зажмурился и выдохнул.
— Во, нормально пошло, — сообщил щекастый, опуская пустой стакан на стол.
— Ты подумай, довели страну, — сказал мне усатый.
Я оторвал взгляд от стола, вопросительно уставился на него.
Щекастый икнул.
— Я так считаю, что это Горбачев виноват, — сказал он мне доверительно.
Усатый цыкнул зубом, уставился на дождь.
— А вот еще такие ходят, — сказал Усатый. — Лицо белое, и такое, значит, платье красное у ней. Недовольная она, значит. Ты подумай, а.
Мы помолчали.
— Главное порядок был, вот что, — щекастый сдвинул кепку на лоб, шумно почесал в бритом затылке. — Сорос-шморос. Это все хрень, я считаю.
— Да, — сказал я.
— Вот и правильно, — щекастый потащил из-за пазухи шкалик. — Ты главное, знаешь что, ты в голову не бери.
Мы снова чокнулись. Я опрокинул содержимое стаканчика в себя и вздрогнул, скрипнув креслом. Щекастый довольно крякнул.
— Или так, — сказал усатый, поднимая палец. — Идут, значит, как ничего не видят. Из стороны в сторону качаются. И много их там, прямо толпа. И как слепые они. Ну, ты подумай!
— Заводы стоят, — перебил его щекастый. — Запад тут не причем.
— Или эти, на велосипедах, — сурово выкатил глаза усатый.
— По рупь с полтиной, понял? — рыкнул на него щекастый. — Какие еще, сука, масоны.
Снова над столиком повисла тишина.
— Нет, — сказал усатый твердо. — Заведующий мужик нормальный.
— Курорты какие, а? — согласно кивнул его товарищ. — Или икра, например.
Усатый выкатил на меня глаза:
— Надо, как в Китае, — сказал он, поигрывая усами. — Ты подумай…
— От жеж мать его, — мечтательно протянул щекастый. — такой вертлявый. По описи не проходит, а он хоть бы хны.
Я посмотрел на вход в кафе. В проеме висела серая рябь дождя, и вместе с тихим шелестом капель эта картина производила странное впечатление. Мне показалось, что вместо входа передо мной шипящий экран ненастроенного телевизора. В этот момент я понял, почему так уныло смотрят в него эти двое.
— Пьянь, — равнодушно сказал чей-то голос.
Я рассеянно посмотрел на витрину фургончика. Женщина с сиреневыми волосами уныло листала газету о закулисной жизни звезд.
— Хватит рассиживаться, — твердо сказал усатый своему товарищу. — Ты подумай, идти пора.
Он сделал странное движение шеей, оттянул длинным заскорузлым пальцем воротник телогрейки. Что-то красноватое мелькнуло под ним, но мысли мои заплетались и я не успел осознать, что.
Щекастый мужик согласно мотнул козырьком кепки.
Не попрощавшись, они одновременно поднялись из-за стола, и со скрипом сдвинув кресла, вышли из клеенчатого шатра.
Едва они вышли, я вспомнил, что увидел под воротником усатого. Красноватые складки жаберных щелей.
Я посидел некоторое время, тупо пялясь в зеленую стену тента, чуть подрагивающую от ветра. Залпом допил то, что оставалось в бутылке, и поднялся из-за стола.
Я вышел на улицу. Дождь продолжал моросить.
Неподалеку, у обшарпанной кирпичной стены какого-то здания складского типа, стояла девушка в длинном и пышном пурпурном платье с кринолином и открытыми плечами. Ее тонкое лицо было белым, как гипс. По щекам из глаз, смешиваясь с каплями дождя, стекали тонкие темно-красные струйки.
— Здесь можно умом трехнуться, — очень спокойно сказал я вслух.
Девушка, волоча подолом платья по мокрой земле, медленно тронулась в сторону кустов, полоса которых начиналась позади здания. Багровое-красное пятно платья некоторое время маячило за пеленой дождя и ветвистым рыжим частоколом. Затем скрылось.
Шаркая подошвами, как старик, я двинулся по улице, вжимая голову в плечи, чувствуя, как попадают по непокрытому затылку мелкие холодные капли.
Впереди был перекресток. На него медленно выехал некто на странном архаичном велосипеде с огромным передним колесом. Дождевые капли искрились на спицах. На седоке, управляющем велосипедом, был свободный белый балахон. На затылке его был смятый белый колпак с болтающемся на ниточке черным помпоном. А на набеленном лице ярко алела нарисованная улыбка. К седлу была привязана связка цветных воздушных шаров на длинной нитке. Она клонилась к земле, время от времени скользя по грязным лужам.